Я выпрямляюсь во весь рост. В своей профессии я часто слышу, что плохие вещи происходят просто потому, что тело и разум человека жаждут этих плохих вещей.

Но это не зависимость. Это слабость.

Мы с Грейсоном — живое тому доказательство. Любой из нас мог бы стать таким, как Дэвид. Но мы боролись со своей природой. Мы отточили разум, чтобы стать сильнее, чем наши телесные потребности, и использовали свои импульсы, чтобы наказать тех, кто больше всего этого заслуживает.

Мы не святые. Наша связь выкована в преисподней. Но, по крайней мере, мы не трусы.

В конце концов, трусость Дэвида сведет его в могилу. Я позаботилась об этом. Еще во время самой первой нашей сессии я посеяла в его сознании семя, которое поливала и лелеяла, чтобы оно росло и процветало. И оно уже дало плоды. Письмо, написанное его жене и спрятанное в их спальне, которое она позже обнаружит, с подробным описанием его измены. Как он бросил семью и сбежал с любовницей.

Он кое-что оставил для дочери — фонд со всеми его деньгами. Она может использовать их, чтобы построить счастливую жизнь. Людям в жизни Дэвида станет лучше после его эгоистичного ухода.

Я снова на него набрасываюсь.

— Ты понятия не имеешь, что чувствуют эти девушки. Ты не можешь почувствовать их страх, их отвращение и стыд, даже их вину. Сокрушительные страдания, которые они терпят из-за тебя. — Я хожу вокруг него кругами, моя ярость нарастает. — Нет, ты понятия не имеешь, что чувствуют твои жертвы, потому что ты самовлюбленный, жадный и эгоистичный мужчина. Заботящийся только о своих потребностях. Что ж… мы это изменим, Дэвид. Сегодня ты поймешь.

Сила, которая приходит с властью… она опьяняет. Я опьянена ее абсолютной чистотой, все мое тело горит очищающим пламенем, когда я смотрю в зеркало, отчаянно желая, чтобы Грейсон почувствовал этот огонь.

Я слышу его хриплый баритон:

— Прикоснись к себе.

И я подчиняюсь.

Я поднимаю юбку и просовываю руку между бедер. Зубами покусываю губу от возбуждения, тонкий материал трусиков уже влажный. Я слегка надавливаю на клитор, и оглушительная боль пронзает поясницу, мои глаза закрываются.

— Ты просил меня помочь твоей дочери. И я помогу, Дэвид. Но решение не в том, чтобы спасти тебя. Выход в том, чтобы спасти ее от тебя.

Когда я открываю глаза, то вижу дикий страх в его взгляде, и это чувствуется как веревка, стягивающая кожу, самая сладкая боль на свете.

— Прости, Дэвид, — говорю я хриплым, отрывистым голосом.

— Я соврала. Ты ничего не можешь сделать, чтобы избежать боли. Она становится все сильнее, всепоглощающей. Твоя грудь трещит от боли. Ты готов на все ради освобождения, но пощады не будет. Ты знаешь, что умрешь.

Словно по щелчку мой пациент выходит из транса. Его настигает волна острой и беспощадной боли, она сбивает его с ног, он растягивается на брезенте, воет и извивается — но только до тех пор, пока натиск не становится слишком сильным. Его мозг использует единственную возможную защиту и отключается, запуская психологическую защиту. Он замирает на полу. Конец.

Моя грудь поднимается и опускается от затрудненного дыхания. Тело дрожит на краю пропасти. Я гребаный провод под напряжением, который нужно заземлить, прежде чем я потеряю контроль.

Боль нарастает до крайней точки. Я смотрю в зеркало и сжимаю бедра, умоляя Грейсона прекратить мои мучения. Если бы он прикоснулся ко мне прямо сейчас… я бы шагнула за край. Он знает мое тело. Он знает, когда прикоснуться ко мне, а когда замучить ожиданием. Я хочу разлететься на осколки от его жестокого прикосновения и позволить ему с любовью снова сделать меня целостной.

Мой монстр тоскует по его монстру.

Он был прав. После того, как наши монстры оказались на воле, они могли свободно питаться и пировать. И мы вгрызались друг в друга с порочной потребностью уничтожать.

Мы ненасытны.

ТЁМНЫЙ БАЛЕТ ДЛЯ МОНСТРОВ

ГРЕЙСОН

Я слетаю с катушек, наблюдая за ее работой.

Лондон — темная богиня, которую нужно бояться. Святая для людей, ангел милосердия для моей проклятой души. И она представляет собой самое эротичное зрелище: она вызывающе двигает бедрами, дразняще поглаживая кожу в вырезе атласной рубашки.

Она смотрит в зеркало так, будто видит меня, видит, что делает со мной. Пухлые губы изгибаются в злой улыбке, и мой член дергается.

Это, черт возьми, моя самая любимая часть, за исключением, конечно, казни. Кульминационный момент переживания убийства. С Лондон мы достигли священных высот.

Она моя вторая половинка, моя пара.