— Он проснулся, — говорит он. — Уверен, что как только я разрешу его допрашивать, у вас уже не будет возможности с ним поговорить. Он просил об этом с тех пор, как проснулся.

Я хмурюсь.

— Доктор Розленд, вы рискуете, разрешая мне пройти сюда. Не думаю, что детектив Фостер оценит ваши усилия.

Он снисходительно машет рукой.

— Фостер — горячая голова. Позволь мне с ним разобраться.

Я улыбаюсь. Похоже, врач скорой помощи регулярно общается с детективом.

— Что ж, я ценю это. Салливан… уникальный пациент.

Он кивает.

— Я заметил. Сканы его мозга впечатляют. Позор, что кто-то с таким большим потенциалом занимается… Позор.

Я опускаю голову, когда мы проходим мимо двух офицеров, охраняющих коридор.

— Вы узнали, как он получил антибиотик? — Спрашиваю я.

Когда мы добираемся до палаты, он останавливается у двери и смотрит на меня.

— Да. Он сам ввел себе лекарство.

Мое сердце колотится о грудную клетку. Двойной удар бах-дах-бамп выбивает кислород из легких, и я с трудом вдыхаю воздух с примесью антисептиков, прежде чем дверь в палату открывается.

Один офицер стоит на страже за дверью, другой — в палате рядом с Грейсоном. Его лодыжки прикованы к каталке. Левая рука прикована наручниками к перилам.

Он проснулся. И, когда я вхожу, смотрит на меня затуманившимся взглядом.

— Сколько лекарств ему дали? — спрашиваю я доктора Розленда.

Он остается в дверном проеме.

— Предостаточно, — отвечает он. — Еще несколько минут, и мистер Салливан, возможно, уже не выкарабкался бы. Скорая сказала, что вы делали искусственное дыхание до тех пор, пока его не перевезли. — Он натянуто улыбается. — Он обязан вам жизнью.

Я прикрываю глаза. Укол вины проникает еще глубже.

— Я дам вам минутку, — говорит доктор, закрывая дверь.

Я шагаю вперед, но офицер вытягивает руку.

— Вы должны держаться от него на расстоянии пяти футов7.

Я откладываю сумочку, чтобы заняться чем-нибудь, только бы не смотреть на человека, которого я предала.

— Спасибо, — говорит Грейсон, — за спасение моей жизни, док.

Я вздыхаю и смотрю ему в глаза.

— Ты пытался покончить с собой?

— Тебе больно?

— Что?

— Ты поранилась, спасая мою жизнь? — Он кивает на меня. — Это вернулось. Ты хромаешь.

Я даже не заметила боль.

— Нет, — отвечаю я. — Я не ранена. А теперь скажи правду. Ты…?

— Нет, я не пытался покончить с собой. — От успокоительных его акцент усиливается.

Поднимаю подбородок.

— Врач сказал, что ты принял более тысячи миллиграммов пенициллина. Это можно было бы считать попыткой самоубийства. Особенно, если тебе хорошо известно, что даже половины этой дозы достаточно, чтобы убить тебя.

Он сонно моргает и пожимает плечами.

— Может, я сделал это только для того, чтобы еще раз тебя увидеть.

Я сжимаю губы.

— Хватит нести чушь, Грейсон. Ты сам хотел оборвать свою жизнь. Я понимаю эту логику. Если ты должен был умереть, то хотел, чтобы это произошло на твоих условиях. — А не моих. — Я права? — Я подхожу ближе.

— Извини, док. В этом вопросе ты чертовски ошибаешься.

Все происходит быстро. Охранник останавливает меня. Свободной рукой Грейсон хватает охранника за запястье и тянет его на каталку. Придавливает шею охранника локтем. В суматохе появляется пистолет.

Грейсон тычет пистолетом в висок офицера.

— Сними с меня наручники, — требует он. Но он приказывает не охраннику. Он смотрит на меня.

— Нет.

Его взгляд ожесточается.

— Через пять секунд я спущу курок. Хочешь, чтобы на твоей совести была еще одна жизнь?

Я облизываю губы. Грейсон никогда не убивал человека выстрелом пистолета. В этом я уверена. Инстинкты подсказывают мне, что он не сделает это и сейчас — что это идет вразрез с его пристрастиями, убеждениями… но ведь он никогда раньше не оказывался в таком положении.

Я отняла у него шанс на жизнь, и он позаботится о том, чтобы у меня его тоже не было.

Я выбираю спасти человека.

Я открепляю ключи от пояса офицера и начинаю освобождать щиколотки Грейсона.

— Отпусти его.

Грейсон ждет, пока я освобожу его запястье, затем осторожно встает, двигаясь вместе с охранником. Охранник сыплет угрозами, пытаясь предупредить офицера у двери о вооруженном преступнике. Грейсон бьет его по затылку. Полицейский не падает ни после первого, ни после второго удара, и мне приходится отвести взгляд, когда Грейсон избивает его, пока он, наконец, не падает на пол.

— Ты — животное, — говорю я.

В уголках его рта появляется улыбка.

— Рыбак рыбака видит издалека, детка.

Дверь палаты неотложной помощи открывается.

Грейсон разворачивает меня и прижимает к груди. Под подбородком я чувствую давление стального ствола. Меня трясет, но пистолет заставляет меня задрать голову, и я не хочу позволять страху отразиться на лице.