Она пытается скрыть улыбку. Закидывает ногу на ногу. Я глубоко вдыхаю, пытаясь почувствовать ее возбуждение.

— Мои ответы вам не помогут.

— Откуда вы знаете?

Она кладет руки на колени. Лондон не отрывает от меня взгляда, но я вижу, как ей хочется обернуть шнурок вокруг пальца. Она хорошо это скрывает — почти так же хорошо, как свою татуировку, — но однажды я это заметил. В кармане она прячет черную нить. На пальце видны бороздки на том месте, где она наматывает нить, снова и снова затягивая ее.

Интересно, почему она это делает, где она подхватила такую привычку.

— Вы сказали, что сомневаетесь, — говорю я, стараясь поменяться с ней местами. — Но что, если это не сомнение. Что если вы не хотите, чтобы реабилитация сработала.

У нее открывается рот. Из ее уст почти вырывается отработанный ответ, но она сдерживается.

— Почему я могу не хотеть, чтобы это сработало?

Я пожимаю плечами и снова расслабляюсь в кресле.

— Потому что это скучно — искать ответ, как вылечить больных и ненормальных. На самом деле вы хотите понять, почему вас так к этому тянет. Это гораздо интереснее.

Она слабо улыбается.

— Это логично. Конечно, мне интересна эта тема, и меня к этому тянет. Разобраться в твоем желании наказывать и убивать людей…

— Я никогда не убивал людей. — Никто из них не был человеком.

Она поджимает губы.

— Почему ловушки, Грейсон?

От ее вопроса я напрягаюсь. Не хочу об этом говорить.

— Почему бы и нет? Разве мы все — не жертвы какой-то ловушки? Жена в несчастливом браке. Ребенок, запертый в семье без любви. Женщина, попавшая в ловушку бесполезной, неудовлетворительной работы. — Я перевожу взгляд на ее рот. Атласно-розовые губы подергиваются.

— Теоретически. И эти ловушки не опасны для жизни.

— Но они могут быть…

— Ваши же ловушки предназначены для того, чтобы забирать жизни, Грейсон. Ваши жертвы вынуждены участвовать в них против воли.

Я глубоко вздыхаю.

— Это никогда не противоречит их воле. Их туда приводят их решения. Они должны нести ответственность за свои действия. Я лишь слежу за развязкой. Предлагаю им последний выбор, шанс искупить свою вину, а это больше, чем может предложить любой бог.

Ее рука медленно движется к карману, но вместо этого она кладет ее на подлокотник.

— Вы считаете себя богом? Предоставляющим своим жертвам шанс искупления?

Она может придумать что-то получше. Что-то получше этого невнятного лепета.

— Нет, я считаю себя охотником. Они не жертвы, а хищники, крадущиеся по лесу в поисках добычи. Если они оказались в ловушке охотника, значит, им не следовало заходить в этот лес.

Она облизывает губы. На мгновение появляется ее язык, чтобы подразнить меня. Один из ее грехов — соблазнение.

— Эта комната спроектирована как ловушка, — продолжаю я. — Вы заманиваете душевнобольных обещаниями выздоровления и свободы. Может, не физической свободы, а свободы от внутренних демонов. Как только они оказываются закованы в кандалы, — я дергаю цепи, — вы наслаждаетесь их страшными историями во имя психологии. Питаетесь ими, утоляя жажду извращенного любопытства. А потом публикуете статьи о бедных проклятых душах, у которых никогда не было шанса на спасение. Вы пожинаете славу, используя убийц и самих жертв.

Она тяжело и хрипло вздыхает. Ее вздох доносится до меня, скользит по коже, делая расстояние между нами невыносимым.

— Вы всегда так осуждаете людей?

Это линия допроса ни к чему нас не приведет.

— Нет, но мне всегда нравились паззлы.

— Паззлы, — повторяет она. — Почему?

Перед глазами непроизвольно всплывают воспоминания из детства. Я подавляю их.

— Мне нравится сама идея, что у каждой детали есть предназначение. Место, которому она принадлежит.

Лондон опускает ноги и выпрямляется, сидя в кресле. Она такая миниатюрная, что может свернуться в нем калачиком.

— Как вы думаете, где ваше место, Грейсон?

О, если бы она знала, как много значит этот вопрос. Но я здесь не для этого. Не ради своей истории. Это ради нее. Чтобы найти ее место в паззле. Пора начинать слой за слоем обнажать ее душу.

Я выдерживаю ее взгляд, не мигая.

— С вами, доктор Нобл. Мое место прямо здесь, с вами.

Между нами идет напряженная битва взглядов, и никто из нас не готов сдаться первым и отвернуться.

Но если я покажу силу, если она поймет, насколько я силен, то может потребовать моего перевода. Я решаю, что лучше не рисковать, провоцируя ее, и перевожу взгляд на цепь, лежащую у моих ног.

— Год назад я отказался от разговора с вами, — говорю я, наконец, отвечая на вопрос, заданный во время нашей первой встречи, — потому что я вам не доверял. — Я поднимаю взгляд.

Ее темные брови изгибаются.

— А теперь вы мне доверяете?