Всю дорогу до дома мы проделываем в молчании. Я вижу, что костяшки Патриковых пальцев разбиты до крови, и меня это пугает. Он ведь, вроде как, заступился за меня — мне радоваться бы надо! — а мне отчего — то страшно…

— Что притихла? — интересуется он, когда мы паркуемся у дома. — Испугалась?

— Я не выношу драк.

— Так это была даже не драка…

— Драка, — возражаю я ему. — Ты разбил противнику нос… и, возможно, выбил пару зубов.

— Он богатенький — вставит новые.

— А если он на тебя заявит?

Я возмущена, потому что боюсь… боюсь потерять его из — за какой — то нелепости… боюсь снова остаться одна. Патрик замечает мою панику (хотя и не знает ее конкретной причины) и обхватывает мою голову руками, заставляя посмотреть прямо себе в глаза.

— Все будет хорошо, Ева, успокойся, ладно?

И я смотрю в его янтарно-карие глаза, всем сердцем желая, чтобы так и было. Чтобы все было хорошо…

— Проклятье, — встряхивает правой рукой Патрик, — у этого парня железобетонные зубы… — А потом вдруг улыбается: — Как бы там ни было, я уже давненько не испытывал такого головокружительного куража… Согласись, это было круто!

Я не могу с ним согласиться, но его счастливая улыбка заставляет улыбнуться и меня.

— Наша сила не в кулаках, Патрик…

— Знаю, знаю, — кивает он головой. — Но этот адреналин в крови пьянит, как шампанское… Поехали прыгать на батуте?

— Что?

— Любишь прыгать на батуте? У моего друга огромный батут в саду, и он давно зовет меня опробовать его на прочность…

— Надеюсь, это не тот самый друг, на именины к которому ты сегодня собираешься? — решаюсь осведомиться я для большей ясности.

Глаза Патрика непривычно горят, он весь — ожившие мощь и сила.

— Именно он и есть. Поехали со мной… Вот увидишь, тебе понравится!

— Прыгать на батутах?

— И это тоже.

Патрик касается моей ладони осторожно, почти невесомо, но не заметив сопротивления, сжимает мои пальцы трепетным, красноречивым рукопожатием.

И мы едем с ним прыгать на батуте… Еще никто и никогда не делал мне столь заманчивого предложения!

Глава 8

— «Его глаза закрываются в знак признательности к моим нежным прикосновениям, и я чувствую, что его руки обхватывают меня вокруг талии», — я как раз читаю фрау Штайн очередную «сладкую» историю, когда мой телефон оживает вторым за последнее время незнакомым звонком.

Признаться, отвечать мне не хочется: вдруг это Фишер с расспросами про Патрика, сломавшего ему нос… Что я ему скажу? Что сделаю? Хотя номер не тот же, что в прошлый раз…

— Я выйду на минутку, — говорю я старушке, откладывая книгу в сторону. Потом выхожу за дверь в тщетной надежде на то, что телефон перестанет звонить, но, нет, мой абонент настойчив — и я беру трубку.

— Алло. Я вас слушаю!

— Здравствуй, Ева. Как поживаешь?

Телефон выскальзывает из моих рук и заваливается под сервант. Я не спешу его доставать — слишком ошеломлена услышанным в трубке голосом…

Стоило перебраться в нашу квартирку из прошлого, как мне уже мерещится и голос… из того же прошлого. Я засовываю трясущуюся руку под сервант и выуживаю злосчастный телефон.

— Мама? — шепчу я в трубку. — Это действительно ты?

Тишина. Но гудков нет… Кто-то едва слышно дышит в трубку. И наконец:

— Да, это я.

— Мама, — снова шепчу я полузадушенным голосом. — Мама…

У меня щиплет глаза и сбивается дыхание… Сколько лет я мечтала вновь услышать этот голос! И вот…

— Ты где?

— Недалеко, принцесса. Совсем недалеко…

— Ты в Виндсбахе?

— Почти.

— Мама, — я плачу и ничего не могу с этим поделать, — где ты была все это время? Почему бросила меня одну?

Трубка отзывается тишиной, глухой, ватной, топкой, словно зыбучие пески…

— Давай встретимся… завтра. В пиццерии на Фухсгассе в десять…

Во рту словно тот же песок, когда я глухо шепчу свое ответное «хорошо, я приду». И снова тишина под аккомпанемент телефонных гудков…

Я только что разговаривала со своей матерью, со своей давно потерянной… бросившей меня матерью. Я не могу в это поверить… Слезы текут из глаз непрерывным потоком: не уверена, что в моем организме присутствует такое огромное количество воды, наверное, это сочится кровью мое глубоко израненное сердце — смотрю на руки: нет, они не в крови, просто в соленой воде.

Сколько же нужно лить слезы, чтобы выплакать свое горе?

Думаю, сегодня у меня есть все шансы найти ответ на этот вопрос.