— Это всего лишь Рождество — не последнее в моей жизни, полагаю. Родители не были против…

И я не могу сдержаться:

— Так проняло? — спрашиваю я. — Влюбился до самой печенки?

Килиан бросает на меня быстрый взгляд, с секунду как будто бы размышляет над ответом (возможно, высчитывая уровень своей влюбленности: до печенки или все-таки не столь глубоко), а потом утвердительно кивает.

— И даже больше, — говорит при этом.

Наверное, я ничего не понимаю в любви, только все эти эпистолярные сюси-пуси никак не вяжутся у меня с пламенным чувством. Не понимаю, как можно влюбиться, толком друг друга не зная… Может, во мне не хватает правильного винтика для понимания данного механизма. Утерялся и уже не найти…

Наш автомобиль оглушительно «фыркает», и я вцепляюсь пальцами в обшивку сидения.

— Что происходит? — спрашиваю с настороженностью. — Мы ведь не останемся на дороге с какой-нибудь нелепейшей поломкой… Этим вечером я должны быть на девичнике Мии и никак иначе.

Килиан улыбается своей обычной белозубой улыбкой.

— Все хорошо. Расслабься! — произносит он, перегибаясь через меня и нащупывая что-то в бардачке своей сестры. — Вот, так и знал, что у нее должны быть запасы… — он извлекает пакетик «MM‘s и протягивает мне. — Хочешь? Здорово помогает расслабиться.

— Я не напряжена, — возражаю с толикой раздражения. — Просто переживаю.

— Слишком много переживать — вредно для здоровья, — голосом всезнающего оракула вещает мой спутник, закидывая в рот первую конфету. — Иногда стоит просто расслабиться и отпустить… Держи, — он снова протягивает мне пакетик с конфетами, и я нехотя извлекаю… желтую драже.

Она похоже на маленькое солнце…

Кусочек лета, лежащий на моей ладони.

На сочный апельсин…

Так, стоп, апельсины оранжевые, а не желтые — с чего бы мне это думать об апельсинах в обход, скажем, желтых лимонов? Прикрываю глаза, прокручивая мысль на самое начало, и вдруг понимаю, в чем дело.

— Ты сменил одеколон? — спрашиваю Килиана, который даже закашливается для вида.

— Что, прости? — любопытствует он. — Я, кажется, плохо расслышал.

Уверена, он все прекрасно слышал, а вот мне стоило бы быть посдержаннее. Все Каролина со своими обонятельными разговорами…

— Ты сменил одеколон, — повторяю едва слышно. — Я так подумала, потому что… почувствовала сейчас… В общем Каролина говорит, что от тебя пахнет апельсинами и…

— И? — парень явно потешается надо мной.

— И морским бризом. Чепуха полная, я знаю!

Килиан улыбается:

— Так аромат чего ты сейчас не почувствовала, — спрашивает он, — морского бриза или все-таки апельсина?

И тогда я несильно пихаю его в плечо.

— Перестань, — велю полным смущения голосом. — Мне вообще не стоило этого говорить… — Потом прибавляю громкость на радио, и заглушаю тем самым безудержное веселью своего незадачливого шофера.

Чем ближе мы к дому, тем сильнее сжимается мое сердце… Наверное, я впервые по-настоящему понимаю, что небольшой коттедж в Бёблингене был в большей мере моим домом, чем все остальные места до него.

От нетерпения я едва могу усидеть на месте, посекундно взглядывая на часы и сетуя на каждую дорожную заминку, отсрочивающую наше прибытие к месту назначения. И это мы еще не живем в самом Штутгарде — в пригороде. Боюсь, там наша поездка растянулась бы до маленькой бесконечности… А я не готова терять ни минуты.

Килиан продолжает молчать, и вскоре я замечаю знакомый флюгер над крышей нашего дома. Леон смастерил его на уроках труда — Петер сказал тогда, что ему самое место над крышей нашего дома. Маленький наблюдатель, присматривающий за каждым членом нашей семьи…

Нашей семьи…

Я так отчаянно хотела возвратиться в Винсбах для встречи с Патриком, что, должно быть, упустила нечто важное в своей жизни: семью. Семью, которая была у меня до этого… Настоящую, любящую и готовую на все ради меня. Осознаю это с новой силой, когда из-за украшенной венком с белыми лентами двери появляется Петер, отец Каролина… и… мой отец тоже (пора бы уже признать это без дрожи опасения в голосе) и крепко меня обнимает.

— Девочка моя, — глядит он на меня с улыбкой, — наконец-то ты дома. — И тут же пропускает нас в дом: — Проходите, проходите, не стойте на пороге! Луиза, девочки, Ева приехала, — сообщает он громким голосом. — Петер Гартенроут, — протягивает руку Килиану, и тот в свою очередь называет себя.

Через секундную заминку мужчина интересуется:

— А где же Патрик? Разве он не приехал с тобой?

Этого вопроса я страшилась больше всего, однако делать нечего: говорю, как есть.

— Ему пришлось остаться из-за Ренаты и Лукаса. Так было вернее всего…

Петер не выказывает иных эмоций, кроме радости от нашей встречи, однако я знаю, что он недоволен. Им с Патриком стоило бы познакомиться, и его отсутствие не прибавляет тому очков в глазах отца.