— Я приготовила для тебя сумку с теплыми вещами, — говорит Луиза, спускаясь по лестнице. — Зимой в горах очень холодно, уверена, они тебе пригодятся.

— Спасибо, — я вымучиваю благодарную полуулыбку.

— А это мой рождественский подарок. — Каролина подает мне празднично упакованную коробку, обвязанную красной лентой. — Я очень надеюсь, что ты его оценишь.

Мне вовсе не хочется принимать от нее этот подарок: она интриганка и обманщица, и не заслуживает моего доброго к себе отношения. Однако ради приличия я беру коробку двумя пальцами, словно касаюсь осклизлой лягушки, а потом опускаю ее в рюкзак.

Леон целует меня в щеку — на него я сержусь меньше всего. Сама не знаю, почему.

— Все хорошо? — интересуется он.

— Лучше не бывает, — отвечаю на автопилоте и подхожу проститься с Петером.

— Хорошо отдохнуть, — напутствует он меня. — Не забудь прислать фотографии.

— Мы тебя любим, — говорит Луиза, и я, едва сдерживая слезы, выбегаю из дома.

Килиан уже ждет меня в автомобиле — мы выруливаем с парковки, направляясь в сторону баварских Альп.

Теперь, когда остальные заговорщики остались позади, я полностью сосредотачиваюсь на Килиане Нортхоффе — если и не на самом злостном из них, то на самом… отлично притворяющемся, это точно.

«Ответ я тоже должен писать от руки или это необязательное условие?»

«Может, у тебя дома марка завалялась, сможешь подсобить?»

Воспоминания отзываются режущей болью, и выплеснуть ее почему-то хочется именно на Каролину: вынимаю из рюкзака ее подарок и несколько раз верчу его во все стороны…

— Не собираешься его вскрыть? — интересуется Килиан, до этого и двумя словами со мной не обмолвившийся. Видно, чувствует мое настроение… Гад ползучий.

Вместо ответа опускаю боковое стекло и швыряю коробку в окно.

— Что ты творишь? — орет парень, резко надавливая на тормоза. Шины визжат по асфальту, меня кидает вперед, так что я чудом не прикладываюсь носом о панель, сердце стучит, как оглашенное… А еще мне стыдно за собственную импульсивность. Распахиваю дверцу и бегу по обочине в поисках выброшенной коробки… Той нигде нет. Вообще нигде…

— Ева, что происходит? — раздается вопрошающий голос Килиана, и меня опять прошибает на слезы.

Утираю их рукавом.

— Ее нигде нет, — объясняю невнятным голосом. — Коробки нигде нет.

Килиан ненадолго уходит и вскоре вкладывает мне в руки несчастный подарок.

— Вот, держи. Может расскажешь теперь, чем он пред тобой так провинился? — А сам весь такой правильный, невозмутимый, прямо тошно от одного его вида. Так и хочется сорвать с него эту маску миленького пай-мальчика…

— Лгун, — выплевываю в сердцах. — Бессовестный обманщик и лгун.

Он глядит на меня без улыбки, долгим оценивающим взглядом.

— Что, — насмешничаю я, — Каролина ничего тебе не рассказала? Не поведала о своем разоблачении? Даже странно, ведь между вами такая «любовь», — я изображаю невидимые кавычки. А потом кричу: — Я люблю Патрика, слышишь меня? Я ЛЮБЛЮ ПАТРИКА. Отстань о меня и больше никогда не приближайся! Я думала, мы прояснили этот вопрос еще три месяца назад… — И так как он продолжает молчать, я не могу уняться: — Ну, чего ты молчишь? Чего смотришь этими своими невинными глазами… Отвечай уже: разве мы не прояснили этот вопрос… — Я так распаляю себя, что коробка снова летит на дорогу, и я со всей силы толкаю парня ладонями в грудь. — Отвечай уже, — требую я сквозь слезы, — отвечай немедленно.

Килиан, по-прежнему не говоря ни слова, делает шаг вперед и обхватывает руками мое зареванное лицо, заставляя взглянуть прямо в свои глаза… Этот взгляд мне знаком — таким же он был на девичнике, когда я сняла с глаз повязку: глубокий, ласкающий, словно обещающий что-то. Я замираю, поглощенная им без остатка, и потому, верно, не сопротивляюсь, почувствовав горячие мужские губы на своих губах. Только выдыхаю, позволив тем самым углубить поцелуй, и прикрываю глаза… Не могу этому противиться: ни нежности этих губ, ни твердости удерживающих меня рук — ничему.

Мне кажется, этот поцелуй может длиться целую вечность…

Ехать в горы с Килианом, даже ради исполнения давней заветной мечты, совершенно не хочется… Особенно после их в Каролиной разоблачения и уж тем более после недавнего поцелуя, на который я так безвольно ответила.

Что на меня, спрашивается, нашло?

Как я могла проявить подобную слабость?

Это все стресс — другого объяснения нет.

Килиан паркуется около Айбзее и вытаскивает из багажника наши рюкзаки — все это молча, словно мы два смертельно обиженных друг на друга человека. Хотя теперь, что уж тут юлить, его чувства, слишком хорошо мне известны…

Только в своих я никак не могу разобраться.