По центру просторного зала стояла массивная чугунная чаша, и в чаше этой пылал огонь.

А по другую сторону от неё Яна увидела ещё с два десятка людей, одетых в самые разные одежды – и в камзолы, и в простые местные костюмы, которые Яна видела в первый раз, и в костюмы, явно пришедшие из иных эпох. Был среди них и Калерон.

Кардинал Ловейн в своей пурпурной мантии тоже стоял здесь, возле самой чаши. В руках он держал фолиант, вставленный в кожаный переплёт.

Асмодей остановился напротив брата в десятке шагов от него. Чаша с пылающим пламенем разделяла их.

Калерон смотрел на него с грустью, почти что с жалостью.

Асмодей ответил взглядом, полным ненависти. Ему было страшно. Он догадывался, о чём шёл разговор накануне между кузеном и одной из невест.

«Никто не откажется от власти», – было написано у Калерона на лице.

Асмодей не знал, чего ждать.

Надаэр вошёл в зал последним. Он изо всех сил старался не смотреть ни на принца, ни на Яну.

«Я сделал всё, что должен был», – упрямо убеждал он себя, но не мог отделаться от чувства, что это ложь. Надаэр не солгал там, наверху. Он слишком хорошо знал Асмодея и слишком его любил, чтобы предать. Слишком ненавидел Калерона, отнявшего у него честь, чтобы отступить.

Но Надаэр зарёкся приносить в жертву тех, кого любил. И хотя Элирену он знал не так давно, но тяга к юной княжне была такой же сильной, как Первозданное пламя в драконьей чаше.

Зажженное в сердце мира, оно горело сотни веков, с тех самых пор, как Элайя принесла в Аркенор свет. С тех пор, как прекратила вечную войну всех против всех, из вечного хаоса создала новый мир.

«Две матери было у мира», – вспоминал Надаэр слова, записанные в старинных книгах. «Одна была ночь, другая была день. Одна была Хаос, другая была Свет. Одна была Тьма, другая была – Огонь».

Слова, которые затёрлись настолько, что потеряли смысл. Слова, которые читали так часто, что давно перестали в них верить.

Слова, которые теперь, во дни смуты и сомнений, стали новой путеводной звездой. Новой надеждой, которая таилась в глазах каждого, вошедшего в зал.

Надаэр огляделся по сторонам. Он видел, что эта надежда держит Асмодея напряжённым как струна.

Он видел, что этой надеждой дышит сейчас Калерон.

Видел, что каждый из присутствующих замер в ожидании и надежде.

«И ты хочешь отнять у них это всё?» – думал он. Но Надаэр знал ответ. Торван научил его этому год назад, и с тех пор жизнь князя стала ясной и простой.

«Будь верен ближнему своему».

Это было легко. До недавних пор.

Он перевёл взгляд на Элирену, но та не смотрела на него.

«Обернись…» – мысленно попросил Надаэр. «Обернись, и я уведу тебя отсюда. Я не позволю тебе коснуться огня. Всё равно, что будет потом…»

Но Элирена не услышала его мыслей. Повинуясь жесту Асмодея, она и ещё шесть претенденток шагнули вперёд.

***

Яну охватило отчаяние. Ей казалось, что все до единого гости наблюдают только за ней. Но если бы она огляделась по сторонам, то увидела бы, что точно так же замерли в потустороннем страхе все шестеро остальных кандидаток.

– Одна была ночь, другая была день. Одна была Хаос, другая была Свет. Одна была Тьма, другая была – Огонь… – разнеслись под сводами подземного храма напевные слова. Яна не сразу узнала голос, который их произносил – а узнав, вздрогнула. Это был голос Торвана – и в то же время голос этот был другим.

– Вы ещё можете отказаться, – вклинились в напевную речь слова Асмодея.

Яна не смотрела на других. Только промелькнуло в голове: «Но я не могу».

Возврата не было. Она ощутила это необычайно отчётливо. Та, прошлая жизнь, в которой она ходила на работу, ругалась с водителями автобусов и жаловалась самой себе на запах бензина, повисший над кафе, осталась позади. Дверь в неё захлопнулась навсегда.

– Пусть первая выйдет вперёд и примет в себя священный огонь, – произнёс тем временем Ловейн.

Яна ничего не успела сообразить, когда Ларвель решительно ступила вперёд и протянула руку перед собой. Пламя объяло её пальцы. Ларвель пронзительно вскрикнула. Все кандидатки подались назад.

Пламя стремительно ползло вверх по её руке, пока всё тело не оказалось объято огнём.

Ларвель кричала. Она скрючилась и осела на пол. Пламя продолжало пылать, но никто не бросился к ней и никто не попытался помочь.

Прошла минута и там, где только что стояла молодая красотка, остался лишь обугленный скелет.

Асмодей кивнул стражникам, и те поспешили выйти вперёд, чтобы убрать то, что осталось на месте недавней невесты.

– Пламя не узнало её, – констатировал Ловейн. – Тот, кто не имея древней крови посмеет коснуться священного огня – да умрёт.

В зале воцарилась тишина. Только негромко скребли по полу совки послушников, очищавших место для следующего ритуала.