До свадьбы оставалась всего одна ночь, когда он наконец вышел из своих покоев, но только за тем, чтобы уединиться в парке.

Надаэр долго смотрел на водопад, брызгами слетавший со скалистого уступа. Здесь начиналась река, разделившая дворец пополам.

Минул год со смерти королевы. Год междоусобицы, год бесконечных интриг, год ненависти между братьями, год, когда предавали самых верных друзей.

И теперь этот год подошёл к концу.

Два принца, похоже, сошлись во мнении относительно необходимости перемирия. Надаэр подозревал, что ненависть Асмодея к кузену не утихнет ещё долго – разве что шрамы, изуродовавшие его лицо, сумеют зажить.

Самому ему внезапно стало всё равно.

«Ты остановил войну», – говорил он себе, но не чувствовал ничего, кроме тоски. «Теперь в империи Аркенор воцарится мир».

– На кой-чёрт сдался такой мир! – Надаэр огляделся по сторонам в поисках чего-то, что можно было бы разбить.

Он понимал, что не прав, но как ни старался, не мог заставить себя думать о других.

– Я люблю её… Проклятая Элайя, Матерь-Хаос и все, кому поклоняется этот мир! Я её люблю, хотя, наверное, никогда и никого раньше не любил. И именно она должна стать королевой?

Надаэр замер, снова глядя на воду и понимая, что некому дать ему ответ.

Он развернулся и направился к себе. Волхонский шёл медленно, потому что знал, что впереди его ничего не ждёт.

Когда он наконец добрался до апартаментов, выделенных ему Асмодеем, на парк уже опустилась ночь.

Какое-то время Надаэр боролся с хрустальным шаром в канделябре на стене, который никак не хотел гореть.

Потом в глубине комнаты замерцал бледно-серебристый свет и подняв взгляд на источник этого света, князь не поверил своим глазам.

Перед ним стояла Элирена, закутанная в одно лишь шёлковое покрывало. У княжны было заспанное лицо. Судя по примятой кровати, она попросту задремала, пока ждала.

– Привет, – сказала она.

Надаэр молчал, не зная как отвечать. Элирена, казалось, тоже с трудом подбирала слова.

Она просто шагнула вперёд и, ничего не объясняя, потянула с плеч Надаэра плащ.

Серебряная брошь легко поддалась её светящимся рукам, а затем и другая одежда последовала за ней на пол.

– Элирена… – прошептал Надаэр, чувствуя, что должен остановить то, что происходит, но руки не слушались его.

Губы княжны коснулись его губ, и Надаэр повиновался.

Раздевать Элирену не пришлось. Едва Волхонский оказался обнажён, княжна толкнула его на спину и очутилась верхом.

Её тело, влажное, жадное, легко впустило Надаэра в себя.

Наслаждение было быстрым и мощным, оно разливалось по животу, поднималось к груди и поглощало с головой.

Надаэр в безумном порыве гладил бёдра, плечи, руки своей любимой. Казалось, каждое мгновение будет длиться вечно. Казалось, нет мира, кроме этой комнаты, и кроме этого призрака нет других людей.

Поцелуи Элирены оказались горькими, как гречишный мёд. Губы мягкими, как лепестки цветов. Волосы щекотали кожу трепетной лаской.

Надаэр смотрел на запыхавшееся лицо той, о ком не смел мечтать, и мог лишь надеяться, что это сон. Что он сошёл с ума.

Потом они лежали, обнимая друг друга, не в силах уснуть. Надаэр рисовал узоры на обнажённой спине, то и дело касался поцелуями белоснежного виска.

– Я хотела запомнить, что была с тобой, – прошептала Яна. – Хотя бы раз.

Её слова едва не пробудили сознание Надаэра. В голове промелькнула мысль о том, что завтра свадьба. Что он предал того, кому поклялся служить. Что поставил под удар едва наладившийся мир… А потом губы Элирены коснулись его губ, и Надаэр снова забыл обо всём.

Он первым погрузился в сон, а Яна ещё какое-то время смотрела на него и пыталась сдержать непрошенные слёзы. Она думала о том, что никого никогда не любила по-настоящему, как в кино. До сих пор.

Когда же за окном забрезжили первые проблески рассвета, она осторожно выпуталась из нежных и сильных рук. Оделась и пошла к себе.

Свадьбу сыграли в полдень. Венец, украсивший чело наследницы Элайи, блестел ярче самого солнца. А глаза её до конца церемонии оставались холодными как лёд.

{Конец первой части}

Надаэр провёл точильным камнем по клинку и замер. Солнце играло бликами на поверхности металла, но Надаэр не замечал ни этого блеска, ни золотистых лучей, проглянувших сквозь тучи.

Руки казались ватными, и он не мог заставить себя шевельнуться, потому что не знал ответа на простой вопрос: зачем?

Зачем он здесь? Зачем нужен ему этот меч? Зачем вставать по утрам и двигаться вперёд, от одного серого дня к другому, когда в этой бесконечной цепи каждый день похож на другой как капля воды.