Ночь здесь, в горах, была куда холоднее, чем в усадьбе неизвестной мне дамы. Я невольно ловила себя на мысли, что хотела бы снова вернуться туда. Даже запущенным и забытым тот дом казался мне куда уютнее дворца.

К счастью, ни Асмодей, ни Ловейн, ни кто-либо ещё не пытались тревожить мой покой.

А наутро опять начались переговоры. На дубовом столе для нас поставили хлеб и молоко. На сей раз Ловейн не дал Асмодею толком заговорить.

Если Асмодей накануне взывал к вековым традициям, к порядку, который столетиями дарила Аркенору воля короля, то Ловейн заговорил о божественной воле Элайи.

Я слушала его. Думала о том, как всё это красиво… Как я хотела бы жить в мире, где всё это было бы правдой… И о том, как всё это глупо звучит.

На обед было решено сделать перерыв. По-моему, их попросту утомил Ловейн.

Мы снова разошлись по своим лагерям.

Один из помощников Пьетты принёс мне кусок солонины и кружку горячего вина – очень кстати, учитывая пронизывающий ветер, дувший всё утро.

Выпив и съев свою порцию, я заметила, что Надаэр движется ко мне. Меня снова одолела злость. Я поспешно отвернулась и направилась к мальчику, который принёс мне обед – чтобы вернуть кружку и обойти стороной абсолютно ненужный мне разговор.

Было страшно. Я не знала, что делать. Чувствовала себя так, как будто забрела абсолютно в чужие места, где не понимаю ровным счётом ничего. Все на меня смотрят и чего-то ждут, а я не знаю, что.

Я никогда не вела переговоров. И королевой не была никогда. Я про них читала – не более того. Но всё, что писали в книжках, явно не могло помочь – за два прошедших дня это наглядно продемонстрировали Ловейн и Асмодей. Я уже начинала жалеть, что остальные наши спутники не отправились с нами. Быть может, кто-то из них нашёл бы правильные слова…

После обеда мы вернулись за стол. Пьетта продолжала стоять на своём. Она слушала нас вежливо, но я видела, что все аргументы Асмодея и Ловейна лишь злят её или заставляют скучать.

На сей раз отодвинув Ловейна, слово взял Доран. Он пытался говорить от имени Ордена, ссылался на то, что хотел бы видеть Аркенор мирным. Напоминал, что Кархерод не упустит случая воспользоваться нашей междоусобицей.

Мне показалось, что Пьетта готова прислушаться, но один из её ближайших соратников – юноша с такими же бесцветными волосами, только подстриженными под горшок – наклонился к её плечу и что-то зашептал.

Выражение лица Пьетты мгновенно сменилось с понимающего на отстранённое, и стало ясно, что новый раунд переговоров закончится ничем.

– Послушайте, – перебила я Дорана на полуслове. – С того момента, как мы покинули дворец, я всё пытаюсь понять, что изменилось за эти три недели?

Пьетта перевела взгляд на меня. Особого интереса на её лице я не увидела – только усталость.

– Ведь я же видела вас на церемонии отбора невест, – продолжила я. – Мне кажется, вы даже пытались уберечь меня от встречи с Калероном. Вы позволили мне занять престол. Видимо то, о чём говорил Ловейн – всё же не пустые слова для вас. Но что изменилось потом?

Пьетта молчала, задумчиво и напряжённо глядя на меня.

– А что ты сделала, чтобы оправдать наши ожидания? – наконец ответил за неё тот, стриженный под горшок.

– Это не ответ, – я перевела взгляд с Пьетты на её союзника. – Скажите, какие ожидания я должна была оправдать? Не надо рассказывать мне про Элайю, я всё это слышала и не раз. Вы настаиваете на том, чтобы все мы навсегда покинули Акренор. Но разве это поможет вам решить те проблемы, которые толкнули вас на восстание? Скажите, чего вы хотите? Что, если я смогу помочь? Ведь за этим мы пришли сюда. Чтобы договориться. Вы слушаете нас, но не слышите.

– Хватит, – перебила меня Пьетта. – Солнце садится. Полагаю, всем нам пора отдохнуть и подумать.

Я вздохнула. Пьетта встала из-за стола первой. Я следом за ней.

Не глядя ни на кого, я направилась к своей палатке. Краем глаза заметила, что Надаэр смотрит на меня. Возможно, он хотел подойти. А может быть, нет. На всякий случай я жестом показала ему, что хочу остаться одна.

У меня уже не было сил думать о том, что мы заварили. О тех ошибках, которые совершили. Оставалось отодвинуть их в сторону и двигаться вперёд.

Ночь была холодной.

Я вертелась с боку на бок, прислушиваясь к завываниям ветра, и больше всего жалела, что Надаэра нет со мной. Что я упёрлась как… обидевшись на его холодность, и так и не поговорила с ним последний раз перед сном.

Мысли о восставших в голове не держались.

Вместо этого в сознание постоянно возвращались его руки и его лицо, и от этих образов я казалась себе ещё более одинокой, чем была наяву.

Около полуночи я не выдержала и, закутавшись в плащ, выбралась из шатра. В кристально чистом небе ярко сиял молочно-белый диск луны. Было так тихо, что перестань дышать – и услышишь, как стучит твоё собственное сердце.