Мой запас кофеина был на нуле. Усталость, которая все это время только робко топталась на пороге, теперь решительно ломилась в дверь. А поверх усталости стелилось тяжелое лоскутное одеяло из воспоминаний уходящего дня: только сейчас я осознал, сколько всего произошло и что именно произошло.

Я встретил девушку, в которую был влюблен донор моего тела.

Ей понадобилось меньше двух суток, чтобы воскресить во мне все, что до этого упорно скрывалось в подсознании.

То, что скрывалось в подсознании, было хуже самого изощренного ночного кошмара: термоядерная смесь нежности, вожделения и желания обладать этой девушкой любой ценой.

Но самое неудобное и пугающее заключалось в другом: я не мог разобраться, где заканчиваются остаточные реакции мозга и начинаются мои собственные желания: это Феликс хотел прикоснуться к ней, когда она спускалась по ступенькам школы, или я? Это ему хотелось убить всех, кто угрожал ей, или это было уже моим желанием? И, наконец, это он сейчас так рвался к ней, или это я сам едва-едва сдерживал себя, чтобы не повернуть обратно?

Мысль вернуться в дом, дождаться утра и встретиться с ней взглядом, когда она проснется, – о, даже райское яблоко вряд ли было столь соблазнительным. «Что если задержаться еще на один день? Всего на один день дольше, нем ты планировал? В конце концов, можно не возвращаться в этот нафаршированный воспоминаниями дом, ты можешь остановиться в гостинице. А еще все представится в другом свете, когда ты выспишься. Представь, как она обрадуется. Представь, каково это будет – увидеть ее снова…»

– Если я вернусь, то больше не смогу заставить себя уехать, – громко сказал я себе, пытаясь перекричать этот монотонный гипнотизирующий голос, звучащий у меня в голове и упрашивающий меня вернуться обратно.

«Слишком поздно бежать, приятель. Инсанья уже ест твои нейроны один за другим. Ты просто еще не до конца сообразил, но очень скоро…»

– Заткнись, мать твою!

О небо, я разговариваю сам с собой…

«Это только начало, чувак…»

Я включил музыку, наспех тыкая в кнопки на панели управления. Салон заполнила музыка и голос девушки, поющей по-итальянски. Итальянский похож на латынь и действует как успокоительное. То, что надо, чтобы унять это странное головокружение и боль в висках.

In tanto dolore niente di sbagliato, niente, niente…^[35] – пела девушка. У меня было свое мнение на этот счет: то, что я чувствовал, никак нельзя было назвать «нормальным». Это было чистое, невыносимое, сокрушительное безумие.

Я бросил свою машину на парковке симферопольского аэропорта, распорядился прислать сюда кого-то из людей Уайдбека и перегнать ее обратно в Лугано. Потом купил билет на ближайший самолет и еле-еле дополз до своего гейта. Это последнее, на что меня хватило, потом голова перестала мне служить. Перелет Симферополь-Стамбул-Милан я почти не помнил. Два раза я садился в самолет и тут же отключался. Два раза приземлялся и долго не мог понять, откуда и куда лечу. Пару раз мне звонил Альцедо, но я с трудом мог припомнить, о чем мы говорили.

Около полудня я прилетел в Милан, нашел машину, которую прислали за мной из Уайдбека, и обнаружил в салоне белокурого ребенка, нетерпеливо барабанящего пальцами по баранке. То, что это Альцедо, до меня дошло только спустя несколько долгих секунд.

– На тот случай, если ты подзабыл, то напоминаю, это я, твой замечательный во всех отношениях братишка, – ухмыльнулась «девочка», обнажая ряд белоснежных маленьких зубов.

– Да, теперь вспомнил, – проворчал я, заползая в машину. – Не поверю, что ты вытащил свою задницу из кровати, чтобы навернуть сюда за мной сотню километров.

– Сам в шоке. Но раз уж это чудо свершилось, то мне не терпится услышать все подробности о «миссии спасения». Судя по твоему видочку, мамочка с дочкой мяли тебя в объятиях сутки без остановки, – ржет Альцедо, выводя машину на оживленную трассу.

«Объятия» – это слово тут же съездило мне по нервам.

– Даже не знаю, с чего начать.

– С себя. Ты выглядишь так, как будто тебя всю ночь мололи через мясорубку. Интересно послушать…

– Просто не выспался, – отмахнулся я, изо всех сил пытаясь задавить иронию в голосе: обо всем, что произошло в Симферополе, мне не хотелось думать, не говоря уже о том, чтобы болтать. – Все прошло нормально, все остались довольны.

Альцедо оборвал мою реплику взрывом хохота.

– Сегодня ночью, – сказал он, как только перестал клокотать от смеха, – ты в не самых приличных выражениях сообщил мне по телефону, что вся эта поездка была несусветной ошибкой, что я в очередной раз оказался прав и что давно ты не чувствовал себя так дерьмово.

Сначала мне показалось, что Альцедо попросту разыгрывает меня, но где-то в подкорке шевельнулось воспоминание, что я действительно говорил нечто подобное, пытаясь перехватить минуту-другую сна в стамбульском аэропорту.