* * *

Я впала в глубокое оцепенение. Меня на мгновение перебросило в прошлое: лет этак десять назад, мне двенадцать, я сижу на уроке религиоведения. Учитель рассказывает обо всех этих варварских обычаях из стран третьего мира: расстрел, отсечение головы, забрасывание камнями, обрезание девочек, – и думаю о платье из органзы, которое увидела в витрине магазина, когда ехала в школу. Прекрасное платье персикового цвета. Моя детская психика не была способна вместить в себя весь этот ужас: изувеченные гениталии, катящиеся головы, кровь фонтаном. Я не слушала, меня там не было, я закрыла глаза и приказала себе думать о платье из органзы, которое мне купит мама, когда мы будем гулять по торговому центру в воскресенье. А потом будем есть мороженое. И пить капучино с рисунком на пенке. И пойдем в кино смотреть «Амели». Понятия не имела, о чем фильм, но мне очень нравилось это имя. «Амели», платье, капучино, и больше ни слова об обрезании или камнях!

И вот теперь я в тюрьме. Приговорена к смертной казни. И завтра мне в голову будут бросать камни, пока один из них не пробьет височную кость.

«Размер камней не должен превышать размера кулака, чтобы человек не умер слишком быстро. Смерть очень мучительна, поскольку человек способен долго выносить сильные удары, при этом не теряя сознания…» – эта часть лекции вдруг всплыла в моей памяти во всей своей ужасающей отчетливости. Я зажала рот в полной уверенности, что меня сейчас вывернет наизнанку, и рухнула в руки Неофрона.

– Ни один камень не коснется твоей головы. Ты слышишь меня? – сказал он. – Ни один камень.

– Ты заберешь меня отсюда? – расплакалась я.

– Нет. Мне пришлось бы перестрелять полгорода. Но я не оставлю тебя.

Меня скрутило от подступающих рыданий.

– Дио, – встряхнул он меня. Его руки скользили по моей спине. Дверь камеры была закрыта наглухо, внутренних камер я не нашла, так что позволила себе роскошь просто обнять его и ткнуться лицом в его грудь. Прижаться к единственному человеку во всей Вселенной, который мог спасти меня.

– Ты не должна бояться. Завтра, когда тебя поставят на колени посреди площади, смотри в небо и думай о чем-нибудь хорошем. Думай о чем-нибудь самом прекрасном в своей жизни. Остальное сделаю я. Поняла?

Я потрясенно уставилась в пол. О чем же мне думать завтра? Что было самым прекрасным в моей жизни? Я перебирала в уме людей и вещи и не находила ответа. Близкие? Мысли о них ввергнут меня только в большее отчаяние. Искусство? Вряд ли. Религия? Последний раз я была в соборе год назад, когда изучала фрески Сикстинской капеллы. Бриллианты, дорогие машины, платья? Как пошло…

Оказывается, в моей жизни не было ничего, воспоминания о чем придали бы мне мужества накануне казни! Разве что…

Я подняла голову и уставилась на Неофрона. Король грима: темно-карие глаза, кожа покрыта автозагаром, мерзкая черная борода, но это по-прежнему он – человек который целовал меня так, что хотелось помнить об этом всю оставшуюся жизнь.

И в этот момент внутри меня что-то закоротило и начало плавиться. Заискрила проводка, загорелись провода. И из этого дымящегося хаоса возникло странное новое чувство. Даже не описать. Сильная боль вперемешку с блаженством – разве что так.

– Прости, но я не смогу любоваться небом и думать о птичках и бабочках, когда напротив встанет обезумевшая толпа с булыжниками в руках. Это просто немыслимо! И, стыдно признаться, но в моей жизни не было и нет ничего, что придало бы мне сил.

– Придется вспомнить, – отрезал Нео. – Иначе ты сойдешь с ума от страха. Думай о ком-нибудь близком. О том, с кем встречаешься. О том дне, когда Анджело поведет тебя к алтарю, едва не лопаясь от гордости. Или о чем там еще думают девушки…

– Или о том дне, когда меня целовал не мажорный одноклассник с напомаженной челкой, а – впервые – мужчина. И целовал так, что мои мозги чуть не вылетели.

Смешно вспоминать, но Неофрон просто врос в пол от этого пассажа.

– У меня только один способ не сойти с ума от страха. И мы его уже практиковали, – заключила я.

Не знаю, откуда во мне тогда взялось столько безрассудной смелости. Наверно предчувствие близкой смерти вытряхнуло из меня все манеры, жеманность и стыд.

– Не сходи с ума, Диомедея. Тогда это была необходимость, а сейчас…

– Еще более острая необходимость, – перебила его я.

Моя дверь слетела с петель, и по ней, громко топая копытцами, во все стороны понеслись мои черти!

– Если, конечно, я не выгляжу совсем никчемно. Прости, я понятия не имею, что у меня с лицом…

– Лицо ангела, отважившегося влюбиться не в того, за кого выдали замуж, и проклявшего священнослужителя, который благословил брак по принуждению. Она была и есть прекрасна.

И пока я потрясенно осмысливала эту характеристику, Неофрон шагнул ко мне, сжал мои предплечья и поцеловал. И поцеловал снова. И еще раз. Пока ноги не перестали держать меня. Успокаивающе, нежно, так, как, должно быть, целуют после долгой жаркой ночи…

О, теперь я знала, о чем буду думать завтра, стоя на коленях посреди городской площади. О самом впечатляющем человеке в моей жизни и о его поцелуях.

Альцедо, прикрой Крису рот, пока челюсть на пол не упала.