Господину Шепперду были даны все необходимые полномочия, и только когда обсуждение закончилось, Энн, которая слушала все с неослабным вниманием, вышла из комнаты, чтобы подставить прохладному ветерку свое пылающее лицо. Медленно прогуливаясь по своей любимой роще, она, тихо вздохнув, произнесла:

Еще несколько месяцев, и здесь, возможно, будет гулять он.

ОН был не господин Вентворф, бывший священник Монкфорда, сколь бы вероятным не выглядело подобное предположение, а его брат, капитан Фредерик Вентворф, который получил повышение после битвы при Сент-Доминго, и, поскольку нового назначения сразу не последовало, приехал в Сомерсетшир летом 1806 г. Родители его уже умерли, и он нашел себе дом на полгода в Монкфорде. В то время это был в высшей степени привлекательный молодой человек, умный, энергичный и блестящий. Энн же была необыкновенно очаровательной юной девушкой, нежной, скромной, умеющей ценить красоту и способной тонко чувствовать. Даже половины достоинств с каждой стороны, возможно, хватило бы, поскольку ему было совершенно нечем заняться, а ей особенно некого было любить, встреча же двух столь совершенных созданий никак не могла пройти бесследно. Знакомство их происходило постепенно, когда же они, наконец, познакомились окончательно, то быстро и страстно полюбили друг друга. Трудно сказать, кто из них считал другого совершеннее, и кто был счастливее – она, когда слушала его признания и клятвы, или он, когда видел, что принят и любим.

Последовал короткий период безоблачного счастья – именно короткий, поскольку беда пришла быстро. Когда у сэра Уолтера попросили руки его дочери, он не ответил немедленным отказом и не сказал, что этому не бывать никогда, но сполна дал почувствовать свое отношение высокомерным удивлением, холодностью, молчанием и явной решимостью ничего не делать для своей дочери. С его точки зрения, это был бы недопустимо неравный брак. Что касается леди Рассел, то ее позиция была не столь тщеславной и более извинительной: она посчитала, что Энн очень не повезло с избранником.

Чтобы Энн Эллиот, с ее происхождением, красотой и умом, поставила на себе крест в 19 лет, обручившись с молодым человеком, который мог рассчитывать только на себя! Ведь у него нет ни малейшего шанса приобрести достаток, кроме, пожалуй, его весьма ненадежной профессии. Да и то, без связей, кто мог поручиться за его дальнейшее продвижение по службе? Нет, решительно, это означало бы погубить себя, что весьма печалило леди Рассел. Энн Эллиот еще так молода, так мало с кем знакома, и вдруг ее забирает с собой чужой человек без имени и без состояния, обрекая на изнурительную, полную тревог, губительную для молодости зависимость. Этого не произойдет, если только имеют какой-нибудь вес решительная позиция, доводы и убеждения той, которая всегда была другом, любила, почти как мать и имела почти материнские права.

У капитана Вентворфа не было состояния. Он был удачлив в деле, которым занимался, но быстро тратил все, что быстро приобретал, и поэтому ничего не скопил. Он не минуты не сомневался, что скоро будет богат – полный жизни и бьющей ключом энергии, он знал, что скоро под его командованием будет корабль, и он, в конце концов, выйдет на путь, ведущий ко всему, что хотелось иметь. Он всегда был удачлив и знал, что будет и впредь. Эта уверенность, сама по себе неотразимая, завораживала, действуя как гипноз и на того, кто ее испытывал, и на влюбленную Энн. Ей было этого достаточно. Однако на леди Рассел все это производило совсем иное впечатление. Жизнерадостный оптимизм и бесстрашие внушали ей ужас, она видела в них лишь дополнительное зло. В ее глазах эти качества делали молодого человека еще опаснее. Он был блестящ, своеволен и упрям, а леди Рассел едва ли могла по-настоящему оценить ум и панически боялась всего, что граничило с неосторожностью. Нет, положительно, она была против этой связи.

Сопротивление, вызванное чувствами молодых людей, оказалось не под силу Энн. Столь юное и нежное создание могло бы еще, возможно, противостоять жестокой воле отца, хотя и сестра не поддержала ее ни словом, ни взглядом, – но леди Рассел, которую она всегда любила и на которую полагалась, своей мягкостью и вместе с тем настойчивостью должна была, в конце концов, добиться результата. Энн все-таки уверилась, что помолвка – это предприятие опрометчивое, неподобающее, едва ли имеющее шанс на успех, да и не заслуживающее его. Однако к разрыву ее подтолкнула отнюдь не эгоистичная осторожность. Если бы она не считала, что заботится о нем, а не о себе, то едва ли смогла бы оставить его. Она верила, что вся эта осторожность и самоотречение, все это ради него, и это было главным ее утешением в момент расставания – окончательного расставания. А утешение ей действительно было необходимо, поскольку на нее обрушилась вся его боль, – боль человека, который не согласен и не может смириться с вынужденным разрывом, и который чувствует, что его предали. После всего, что произошло, он уехал.