— Да это же лось. Пойдем поближе.

И быстрее, чем я успела что-то сказать, решительно пошла к тени. Я подумала, что в фильмах ужасов убивают обычно поодиночке, по двое убивают редко, и пошла за ней, оглядываясь на темный шалаш и кусты рядом с ним.

— Точно лось! — крикнула мне Лика.

От ее крика тень сорвалась с места и с грохотом помчалась прочь. Лика засмеялась.

— Видела, как испугался? Мох из-под копыт летел. Вот ты боишься чего-то, от каждой тени шарахаешься, а на самом деле это нас тут все боятся. Стаи волков обходят за километр. Медведи в берлогах попрятались. Лоси разбегаются. Птицы перестали орать. А все потому, что человек...

Не успела она договорить, как сзади раздался грохот. Мы вздрогнули и обернулись. Шалаш упал на землю, и на мгновение я увидела, как от него отделилась и растворилась в воздухе тень. Лика схватила меня за руку. От шалаша осталась только груда палок. Когда мы подошли, то увидели, что мой полукруг на земле перечеркнут чьей-то ногой.

В ту ночь мы шли в темноте еще несколько часов, непонятно куда, держась друг за друга, просто стараясь отойти от рухнувшего шалаша как можно дальше.

— Этот полукруг, который ты начертила... — спросила Лика. — Я его и вчера утром увидела. Что это и зачем?

— Не знаю, я просто подумала, что нужно что-то делать, а это единственное, что пришло мне в голову. Ну, будто можно обозначить черту, за которую нечто, что бы это ни было, не может переступить. Как видишь, может оно переступить.

— Ты правда видела кого-то в машине?

— Правда. А ты видела тень, когда шалаш рухнул?

— Я не понимаю, что я видела.

Полная темнота, даже луна скрылась за облаками. Не видно ничего, я выставляла вперед руку, чтобы не напороться на ветки. Второй рукой я держалась за Лику. Больше всего на свете я боялась, что она исчезнет и я останусь в лесу одна.

— Знаешь, я над тобой смеялась, но я на самом деле тоже кое-что видела. В детстве. Однажды что-то хотело утащить меня в болото.

— Лика, давай не будем это обсуждать? Никаких страшных историй, пока мы не выберемся отсюда. Ты вроде психикой своей дорожила.

— Ладно. Как думаешь, нас уже начали искать?

В темноте ухнула сова. Лика вцепилась мне в руку.

— Никто не знает, что я в Карелии, — сказала я. — У меня даже работы сейчас нет. Если я не вернусь в Москву, этого никто не заметит, представляешь. Я могу умереть, и никто этого не заметит. Разве что коммунальщики заметят, что я за квартиру перестала платить. А у тебя? Твой отец начнет нас искать?

— Он ждет, что мы тридцатого июля вернемся. Сегодня двадцать пятое? Думаю, через пять-шесть дней он начнет беспокоиться, но сначала не сильно. Решит, что задержались где-то... Какой же идиотизм, он даже не знает, какой у нас был маршрут. Если мы не вернемся, где он искать-то нас будет — по всей территории от Москвы до Карелии? Как он нас найдет?

— Не придется ему искать, мы сами выберемся. Быстрее, чем он заметит, что мы потерялись.

— Думаешь?

— Уверена. Завтра мы найдем дорогу.

Хотя, конечно, ни в чем уверена я не была. Когда мы выдохлись окончательно, то сели на землю и сидели до самого рассвета. Мы сидели всю ночь на земле, прижавшись друг к другу, и тихо разговаривали, всматриваясь в темноту, вздрагивая от каждого шороха и воя то ли собак, то ли волков. Было очень холодно. Раскалывалась голова. На рассвете мы пошли дальше.

8

Если бы кто-то нанес на карту наш путь, то увидел бы, как мы ходили кругами, как проходили в ста метрах от озера, так и не услышав плеска воды, как шли в километре от деревни, так и не услышав лая собак, как еще пятьдесят метров по прямой — и мы вышли бы на тропинку, которая вывела бы нас к тропе, в конце которой была деревня, но мы не прошли эти пятьдесят метров. Круги расширялись, мы слабели.

Люди начали появляться на пятый день. Первой человека заметила Лика.

Она сильно хромала — резиновые сапоги натерли ей ноги. Мы пробовали поменяться обувью, но мои кроссовки, хоть и растоптанные, все равно были меньше на два размера, влезть в них она не смогла. Ходить босиком было еще хуже.

— Как ты до сих пор идешь? — спросила я, когда утром она обкладывала ноги листьями осины и натягивала поверх окровавленные носки.

— Я с тринадцати лет на каблуках, поверь, это не самая страшная обувь в моей жизни. Слушай, что, если попробовать собрать березовый сок, можно расковырять дерево ключом от машины или ножницами.

Она предлагала это в сотый раз. Ни одной березы за прошедшие дни мы не видели. Получить сок из осины у нас не получилось, думаю, нет в осине никакого сока, осина — бессмысленное депрессивное дерево, на ней разве что вешаться хорошо.