— Дрыхнет все, а говорят, в Москве люди много работают. Когда же вы работаете, если спите целыми днями?

Тамара загоготала.

— Думаю, ей не очень хорошо. Я посмотрю, как она там.

Лика лежала на кровати, отвернувшись лицом к стене. В той же позе она была, когда я уходила, или все-таки сдвинулась? Я потрогала ее. Теплая или это я слишком холодная? Села на пол и стянула мокрые носки. Достать бы где-нибудь шерстяные носки. Одеяло. И машину. Не хотелось идти на кухню, но было слишком холодно, налить бы чаю. Я с трудом поднялась и пошла, оставляя на линолеуме мокрые следы.

— Чаю себе налью, не возражаете?

Олег посмотрел на меня мутным взглядом, с трудом сфокусировался и кивнул. Тамара выла какую-то бессвязную песню на одной ноте.

— Давай к нам, красавица, — сказал мужик в тельняшке.

— Какая она красавица? — прервалась Тамара. — Страшная как черт, я и то красавишна по сравнению с ней.

Я промолчала, сделав вид, что не расслышала. Чайник грелся. Налью кружку чая, уйду, попью рядом с Ликой и засну. А утром придумаю что-нибудь еще. Может, я просто поздно сегодня шла, может, если выйти пораньше, то получится найти машину.

— Так давай к нам, чего ты там мнешься, — не унимался мужик.

— Я не буду, извините, у меня после вчерашнего голова болит, — сказала я. — Нельзя же каждый день пить. — И осеклась, поняв, что сказала что-то не то.

— Это смотря какая жизнь, — ответил Олег. — Если как у вас в Москве, то можно и не пить. В деньгах там катаетесь как сыр в масле.

— Я довольно скромно живу.

— Твое скромно — как у нас олигарх. Выпьем?

Они выпили. В соседнем доме заплакал младенец, сначала тихо, а затем все громче и громче. Тамара повернула голову к окну, вздохнула и выпила еще стопку.

10

Дом внутри был очень красивым, с большими окнами и бревенчатыми стенами. На полу лежал длинный узорчатый палас. «Настоящий турецкий, в Стамбуле купила», — прокомментировала Софья. Ребята сидели в гостиной за столом с белой кружевной скатертью, женщина налила им чай с молоком, поставила на стол вазочку с сушками и конфетами.

— Я старшая сестра Тамары, — начала рассказ Софья, — мы с ней выросли в Шижне. Пожар там произошел в девяностых, почти тридцать лет назад...

— Когда Шижня была богатой и цветущей деревней? — вспомнила легенду о злой колдунье Анка.

— Не была она никогда богатой, — поморщилась женщина, — и цветущей не была. Но при Советах люди пили меньше, что бы вам сейчас ни говорили. Правда, отец наш все равно запил.

Они с сестрой выросли в Шижне, еще во времена СССР, сто лет назад. Отец с матерью вели свое хозяйство, а что такое свое хозяйство — тяжелый труд от зари до зари. Сестры, когда были маленькие, встречали коров, возвращающихся с поля, и вели их в хлев, а остальное время играли в лесу, купались в речке, мастерили кукол из сена и ниток. Потом они подросли, и к обязанностям прибавилось готовить еду для животных, перемешивать ее в большом ведре, тащить вдвоем в хлев, схватившись за обе ручки, насыпать корм в длинный узкий желоб. Убирать дом, помогать заготавливать сено на зиму, пропалывать сорняки на грядках, да все подряд делали, все так жили.

Отец запил, когда Софье было двенадцать, а Тамаре восемь, совсем крохой была, смешной такой, с большими голубыми глазами и веснушками. Никто не знает, почему запил отец, может, от дурной жизни, а может, потому что запил его сосед и лучший друг, но итог один — отец начал пить. Сначала он просто пил. Тамару это пугало, а Софье даже нравилось, суровый отец становился смешным и веселым, но однажды он по пьяни избил мать. Тамара испугалась, закричала, забилась под кровать и лежала там, а Софья бросилась защищать и пытаться оттащить отца от мамы, но он только обернулся и ударил ее ногой в живот, она пролетела через всю комнату и ударилась спиной об печь, синяк остался на всю спину. Мать стонала от боли в соседней комнате, а Софья плакала всю ночь, закутавшись в одеяло, рядом сидела Тамара и гладила ее по голове, повторяла все: «Не плачь, не плачь».

Потом запила и мать и стала поколачивать обеих сестер. Отец быстро умер, допился, и Софья думала, что теперь-то все хорошо будет, теперь у матери нет причин пить, но та все равно продолжала. Пила, а как напьется — била. Это теперь все умные пошли, к психологам ходят, проблемы свои психологические прорабатывают, раньше все было не так, раньше и слов таких люди не знали.

— А почему она пила? — спросила Анка.

— Я когда-то об этом думала. Пыталась ответ найти, а потом мне просто плевать стало. Какая, по большому счету, разница.

До пятнадцати лет Софья мечтала только об одном — уехать в город вместе с сестренкой. Работать, парикмахером, может, стать, комнату или угол снять и жить спокойно вдвоем, так, чтобы никто не мог их ударить.