Смущенный Наполеон, поселив комедиантку в одном из лучших особняков Парижа, обещал быть благоразумным и вернулся к составлению кодекса. А Луиза, оставив оперу в 1806 году, стала владелицей театра в Гане. Через год она вернулась в Париж. Однажды вечером, когда она стояла у горящего камина, огонь перекинулся на ее платье, и она заживо сгорела.

Но Луиза, а до нее Грассини, привили Бонапарту вкус к актрисам, и через пять месяцев он влюбился в прекрасную мадемуазель Жорж, которая уже в пятнадцать лет дебютировала в Театре Франсез в роли Клитемнестры в "Ифигении в Авлиде".

В тот же вечер как он увидел ее, Бонапарт все разузнал об этой девушке, выяснив, что ее фамилия Ваймер, что ее родители имели в Амьене маленький театр, где ее открыла мадам Рокур — актриса и знаменитая лесбиянка, у которой девушка некоторое время жила потом в Париже… У нее была короткая связь с Люсьеном Бонапартом, а в настоящее время она находится на содержании польского князя Сапеги. Все, что Бонапарт узнал о ней, еще больше заинтриговало его, и на следующий день Констан отправился за мадемуазель Жорж.

Очень смущенная, девушка последовала за лакеем в замок Сен-Клу, где только что разместился Бонапарт. Но предоставим ей самой возможность рассказать об этой встрече наивным слогом восходящей звезды:

"Консул был в шелковых чулках, белых атласных штанах, в зеленом сюртуке с красными манжетами и воротником, со шляпой в руке. Я встала, он подошел и посмотрел на меня с чарующей улыбкой, какой обладает только он один. Взяв за руку, он усадил меня на огромный диван, снял с меня вуаль и бросил ее на пол. Моя красивая вуаль! Вот будет мило, если он пройдется по ней… Но он решил разорвать ее — и это очень неприятно.

— Как дрожит ваша рука. Вы боитесь меня… Я кажусь вам страшным? А я нашел вас вчера очень красивой и хотел сделать вам комплимент. Как видите, я более любезен и вежлив, чем вы.

— Что это значит, мсье?

— Как что? После того как я услышал вас в "Эмилии", я попросил передать вам три тысячи франков, чтобы выразить удовольствие, которое вы мне доставили. Я думал, вы будете искать возможность представиться мне, чтобы поблагодарить… Но прекрасная и гордая Эмилия не пришла.

Я бормотала что-то, не зная что сказать.

— Но я не знала, я не осмеливалась и думать об этом…

— Плохое оправдание. Вы боялись меня?

— Да.

— А теперь?

— Еще больше.

Консул от души расхохотался:

— Как ваше имя?

— Жозефина-Маргарита.

— Жозефина мне нравится. Я люблю это имя, но хотел бы называть вас Жоржина, а? Вы хотите?

— Да.

Под этим именем я и стала известной.

— Вы не очень разговорчивы, дорогая Жоржина.

— Потому что меня утомляет свет от этих люстр. Велите погасить их, прошу вас. Тогда мне будет легче отвечать вам.

— Только прикажите, дорогая Жоржина.

Он позвонил Рустану:

— Погаси люстру… Этого достаточно?

— Нет. Еще половину канделябров.

— Прекрасно, погаси еще… А теперь вам видно что-нибудь?

— Не все, но достаточно…

— Ну что ж, Жоржина, теперь расскажите мне о себе. Будьте откровенны.

Он был так добр ко мне, так прост, что мой страх исчез.

— Я боюсь наскучить вам, и потом… как рассказать обо всем, у меня нет воображения, я плохая рассказчица.

— И все-таки расскажите.

И я начала рассказывать о своем детстве, о том, как я приехала в Париж, обо всех моих несчастьях…

— Малютка, но ведь вы небогаты. Откуда же у вас этот прекрасный кашемир, вуаль и другое?

Он знал все, и я рассказала ему правду о князе Сапеге.

— Хорошо, что вы не лжете. Приходите ко мне сегодня вечером и обещайте, что не будете скромной.

Он был очень нежным, очень деликатным и не ранил мою стыдливость излишней настойчивостью. Наверное, ему было приятно мое робкое сопротивление. Бог мой, я не говорю, что он был влюблен в меня, но я ему нравилась. Стал бы он иначе потакать моим детским капризам. Но он уступил, когда я попросила: "Не сегодня, пожалуйста! Я вернусь к вам, обещаю!" И он уступил, этот человек, перед которым склонялись все.

— Мне надо идти, — сказала я.

— Вы, должно быть, очень устали, дорогая Жоржина. До завтра… Вы придете? — и он протянул мне мои шаль и накидку. Прощаясь, он поцеловал меня в лоб через вуаль, а я была так глупа, что засмеялась и сказала:

— Вы только что поцеловали вуаль князя Сапеги.

Он схватил эту вуаль, разорвал ее на куски и бросил под ноги. У меня на шее была цепочка с подвеской из сердолика, на мизинце я носила скромное колечко с камешком. Это колечко он сорвал с моего пальца и раздавил его ногой. Ах! Он больше не был нежным.

Я дрожала. Внезапно он приблизился ко мне и тихо сказал:

— Дорогая, вы должны теперь носить только мои подарки. Не сердитесь на меня, но я был бы о вас худшего мнения, если бы было по-другому.