Жозефина сидела в кресле в другом конце салона и смотрела на них с плохо скрываемой ненавистью. Наполеон приступил к долгим рассуждениям о любви, высказывая самые неожиданные мысли, выстраивая самые удивительные теории, чем позабавил дамскую аудиторию, немало развлекшись и сам. От любви он перешел к ревности и нарочито громким голосом обрисовал портрет ревнивой жены, настолько похожий на Жозефину, что в салоне установилась неловкая тишина. Императрица, ужасно оскорбленная, бросилась в свою комнату, провожаемая взглядами присутствующих, весьма довольных тем, что являются свидетелями подобной сцены.

В течение нескольких следующих дней Жозефина проводила свое время, диктуя ядовитые анонимные письма мадам де Ремюза, которая потом тайком рвала их. Затем она отправлялась подсматривать за домиком на Аллее вдов. Наполеон узнал об этом. Разгневавшись, он вызвал к себе мадам де Ремюза.

— Если вы не одобряете методы инквизиции, которые применяет ко мне Императрица, почему вы не удерживаете ее от подобных поступков? Ведь своими шпионскими действиями она оскорбляет нас обоих и дает в руки моих врагов оружие против меня. Я хочу, чтобы вы были ответственнее, или я переложу всю вину на вас.

Мадам де Ремюза опустила голову. Он продолжал:

— Я знаю, что Императрица думает, будто я влюблен и у меня есть фаворитка. Но это не так! Люди, подобные мне, не созданы для любви. Меня полностью поглощает политика. И я не потерплю влияния женщин при моем Дворе. Они много навредили и Генриху IV, и Людовику XIV, а мои дела намного важнее и серьезнее, чем деяния этих королей. Да и французы стали слишком сознательными, чтобы простить своему государю сомнительные связи и любовниц.

Закончив свою тираду, Император оставил мадам де Ремюза и отправился к мадам Дюшатель, которая ждала его в своей постели, чтобы вкусить радости сомнительной связи.

И все же как-то вечером в Сен-Клу Жозефине представился случай, которого она так долго ждала. Окруженная многочисленной свитой, она заметила, как мадам Дюшатель осторожно вышла из салона. Прошло десять минут, а та все не возвращалась, и Императрица, дрожа от ревности, наклонилась к мадам де Ремюза:

— Я хочу увериться в моих подозрениях. Вы оставайтесь со всеми в салоне, и если обо мне будут спрашивать, скажите, что меня позвал Император.

Через четверть часа она возвратилась с искаженным лицом, шатаясь, и тихо попросила мадам де Ремюза последовать за ней в ее комнату. Там Жозефина взорвалась:

— Все кончено! — воскликнула она, затворяя дверь за своей наперсницей. — То, что я предвидела, — подтвердилось. Я пошла в кабинет к Наполеону, но его там не оказалось. Тогда я поднялась по потайной лестнице в маленькую комнатку. Она была заперта, но, приложив ухо к замочной скважине, я услышала голоса Бонапарта и мадам Дюшатель. Я громко постучала и назвала себя. Можете себе представить, как они перепугались! Они долго не открывали, но когда дверь все-таки отворилась, их встрепанный вид не оставил у меня ни малейших сомнений. Я прекрасно понимаю, что не должна была этого делать, но не удержалась и разразилась упреками. Мадам Дюшатель стала плакать, а Бонапарт пришел в такую ярость, что я едва унесла ноги, чтобы избежать самых ужасных последствий. И сейчас я вся дрожу в ожидании кошмарной сцены…

Мадам де Ремюза, помня наставления Наполеона, решила дать Жозефине хороший совет:

— Вернитесь к его величеству, — сказала она, — и своей нежностью постарайтесь смирить его гнев.

Императрица послушалась. Думая, что поступила очень разумно, мадам де Ремюза вернулась в салон, где уже находилась мадам Дюшатель, едва сдерживающая обуревавшие ее чувства. Вдруг громкие вопли заставили всех присутствующих замолчать. Они услышали голос Наполеона, гремевший, как гром небесный, и крики Императрицы. Затем послышались звуки ударов, пощечин, грохот ломаемой мебели и бьющегося стекла, все это доказало присутствующим, что драма, назревавшая несколько недель, наконец разыгралась. Мертвенно-бледная мадам Дюшатель встала и, вызвав свою карету, укатила в Париж. Все другие остались, счастливые скандалом, о котором смогут рассказать своим внукам.

После этого жизнь во дворце превратилась в ад. Создавались различные группировки: супруги Мюрат защищали мадам Дюшатель; Ремюза приняли сторону Жозефины; мадам Мэр колебалась; сестры Императора щедро расточали свой яд, и весь Двор существовал в атмосфере интриг. На протяжении какого-то времени можно было видеть герцогов, подслушивающих под дверями; графов, сплетничающих, как привратницы; маршалов, целыми днями повторяющих пересуды горничных. Сам Наполеон забросил свои планы высадки в Англии и был занят битьем фарфоровых ваз в комнатах Императрицы.