"Император, боявшийся малейшего давления, вел себя неестественно, пытаясь все время показать, что она перестала для него существовать. Он забывал даже о проявлении элементарной вежливости по отношению к мадам Дюшатель; он даже не смотрел на нее, с легкостью говорил о ней, стараясь представить свои чувства как мимолетную фантазию, о которой он рассказывал с малоприличной откровенностью. Он краснел, будучи еще влюбленным в нее, потому что не хотел признаться даже себе, что подчинился более сильной воле, чем его собственная".

Короче, он вел себя совершенно по-хамски.

Мадам Дюшатель осталась среди приближенных Жозефины. После Ватерлоо она была одной из немногих, кто пришел засвидетельствовать уважение и верность падшему Императору.

31 марта 1805 года Наполеон покинул Сен-Клу и отправился короноваться в Италию. Счастливый от мысли, что заполучит знаменитую железную корону ломбардских королей, он забыл на какое-то время о своих любовных неприятностях.

Эта корона известна с VI века. Когда Теоделинда, став вдовой Отариса, вновь вышла замуж за Агидульфа, герцога Туринского, она велела изготовить корону для своего нового супруга. Ее сделали из железного обруча, покрытого золотыми пластинками. Некоторые историки, однако, считают, что она вся из чистого золота, но это не так. Другие авторы утверждают, что корона сделана из железа и золота именно для того, чтобы тот, кто носит ее, помнил, что власть — это тяжкий труд, скрывающийся под внешним блеском. Предание упоминает, кроме того, что изнутри железный обруч короны утыкан длинными гвоздями, которые использовались при распятии Христа. До Наполеона эту корону носили Карл Великий и Карл V.

Прибыв в Турин, Наполеон пожелал посетить дворец, в котором никогда не был, и заставил распахнуть все закрытые двери. "Я здесь хозяин! Открывайте!" — приказал он. А через несколько дней папский камердинер по оплошности оказался в одной из комнат, "захваченных Императором". И перед взором этого достойного духовного лица предстала самая удивительная картина, которую он когда-либо видел в своей жизни: несколько озадаченная, но полная достоинства совершенно нагая Императрица.

На какое-то мгновение смущение парализовало действующих лиц этой неожиданной сцены, затем Жозефина начала хохотать, а святой отец, зажмурив от целомудрия один глаз, поспешно ретировался, бормоча извинения. Узнав об этой встрече, выходящей за рамки протокола, Император "очень развеселился", и этот случай не имел никакого продолжения. Жозефина действительно имела привычку иногда демонстрировать свои прелести мужчинам.

Прежде чем продолжить свой путь в Милан, Наполеон решил немного передохнуть в замке Ступиниджи, старинном увеселительном доме королей Сардинии, расположенном в двух-трех лье от Турина: "Я хочу, чтобы это путешествие стало праздником, чтобы музыка и поэзия сопутствовали ему, а женщины были его главным украшением". Мысль о том, что скоро он станет обладателем короны Италии, делала его чрезвычайно веселым и непосредственным. Он смеялся вместе с придворными дамами, трепал их за ушко, говорил скабрезности герцогиням, легкомысленно похлопывал по бедрам жен маршалов.

Пребывая в таком приподнятом настроении, Наполеон заметил прелестное создание, появившееся в окружении Жозефины. Эта молоденькая девушка пользовалась репутацией особы, перед которой распахивались все двери, и государственные мужи, пренебрегая всеми общепринятыми формальностями, были рады посвятить ей часы не только досуга. И Наполеон тотчас же забыл честолюбивые планы предстоящей коронации и, проводя в Ступиниджи целые дни, даже не вспоминал о необходимости продолжить путешествие.

Время от времени вновь обеспокоенная Жозефина интересовалась:

— Не пора ли нам ехать в Милан?

— Я жду папу, — уклончиво отвечал Император. Эта ложь во спасение позволила ему без опаски продолжать наслаждаться ласками новой любовницы.

Через несколько дней Императрица отметила у своего мужа появившуюся неприязнь к ней. Вечером после обеда она осмелилась спросить, что с ним. Ее вопрос вызвал негодование Наполеона.

— Что со мной? Любовница! Молодая, красивая и страстная! — и без всякого уважения к супруге он ударился в подробное описание всех прелестей мадемуазель Н. и всех нежностей, которые она ему расточала. После чего, оставив Жозефину заливаться горючими слезами, он вышел, хлопнув дверью. Такое поведение было обычным для него. Послушаем, что пишет по этому поводу мадам де Ремюза: