— Это она настраивает тебя против нас. Она разъединила нашу семью, она не может подарить тебе наследника.

Наполеон опустил голову. Полина затронула больную тему, не дававшую ему покоя ни днем ни ночью. Вот уже десять лет он спрашивал себя, кто же из них — он или Жозефина, виноват в том, что у них нет сына.

— Это она не может больше иметь детей, — сказала Полина. — Надо развестись…

Но Наполеон не был, в отличие от нее, уверен в своих детородных возможностях. Ведь ни одна из его любовниц не дала ему доказательств его способности зачать сына. Он с грустью обнял сестру и отправился в свой кабинет.

Естественно, Жозефине доложили о визите Полины. Ее опять охватила ревность и, чтобы скрыть свою мертвенную бледность, она увеличила обычную порцию румян. Чувство горечи, подогретое чрезмерным воображением, толкнуло ее на бессмысленный поступок.

Послушаем Луи Фавра, который был последним секретарем канцлера Волнея Паскье:

"Несколько охладев к Наполеону, Волней остался верен Жозефине, уважавшей его за трезвый ум, и к которой он сам испытывал искренние дружеские чувства. Чтобы чаще видеть его, она предоставила ему апартаменты в павильоне Марсан, и именно там произошел случай, рассказанный его невольным свидетелем.

В течение зимы 1806 года Волней по воскресеньям часто беседовал с одним из своих друзей. Беседа шла об Америке, о которой Волней всегда говорил с грустью, сожалея, что ему пришлось покинуть эту страну. Вдруг яростный звон колокольчика заставил его прерваться на середине фразы. Дверь распахнулась, и в комнату вбежала Жозефина, протянув ему обе руки:

— О, друг мой, как я несчастна! — и она разрыдалась.

Собеседнику Волнея стало неловко присутствовать при этой сцене, и он отошел к камину, пытаясь незаметно выйти. Но Императрица, мечась по комнате и заламывая руки, помешала ему сделать это.

— Успокойтесь, мадам, — сказал Волней, привычный к приступам ревности у Жозефины. — Успокойтесь, Император любит вас, и вы это знаете.

Но слезы Жозефины потекли с новой силой, и она произнесла, выговаривая каждое слово с ненавистью:

— Если бы вы знали, что я видела! Я видела… его… в объятиях Полины!..

Облегчив душу таким доверительным признанием, она как вихрь вылетела из комнаты…"

Так из-за гнева Жозефины стали распространяться слухи, с радостью подхваченные врагами Императора. И эта клевета полностью на совести Жозефины.

"Коронованная куртизанка, — пишет Анри д’Альмера, — она была способна, как и все подобные ей женщины, выдумать хитроумную ложь и тут же поверить в нее. Ее собственная личная жизнь в течение многих лет извратила ее воображение, заставив предполагать и у других наличие дурных инстинктов. Впрочем, она всегда ревновала золовку к своему мужу, и эта ревность не останавливалась ни перед клеветой, ни перед ложью. И если принять во внимание ее характер, ее прошлое, ее истерический темперамент, нельзя доверять ни одному из ее утверждений. Она приняла за кровосмесительную любовь живое братское чувство, несколько экзальтированное на итальянский манер, — именно это нам кажется наиболее вероятным".

К несчастью, экстравагантное обвинение Императрицы снова возникло в эпоху Реставрации. Беньо, ставший министром полиции при Людовике XVIII, когда Наполеон находился на острове Эльба, утверждал, что его служба перехватила письма Полины, которые не позволяют пренебрегать наличием императорского инцеста. Ниже представлена записка, составленная на основании содержания писем, на самом деле существовавших только в злом воображении Беньо, и которая не могла бы появиться без участия Жозефины.

"Эту женщину Наполеон вызвал на остров Эльба для утешения. Там она томилась от скуки и для развлечения установила связь с континентом. Из ее писем видно, что она хотела завлечь на остров своего любовника барона Дюшана, полковника второго артиллерийского полка. Другого своего любовника, таинственного Адольфа, она, наоборот, отговаривает от приезда на Эльбу, ссылаясь на свой долг перед Императором. Об этом же она писала и Дюшану, но в другом тоне, желая скорее успокоить его тем, что с братом она собирается быть днем, а вечера и ночи проводить с Дюшаном — и оба будут довольны.

Но, если бы барон знал обо всей ее корреспонденции, он не был бы доволен, так как среди других писем Полины было перехвачено письмо к мадам Мишло, у которой она просила шесть бутылок лекарства против застарелого сифилиса. Есть опасение, что это будет иметь для Наполеона неприятные последствия, а может быть, и для всего населения острова".

Скоро весь Париж знал текст этой записки, и граф Жакур, временно исполняющий обязанности министра иностранных дел, поспешил известить о ней Талейрана, находившегося тогда на конгрессе в Вене. Вот текст депеши, отосланной 3 декабря 1814 года: