Более ловкая, чем Жозефина, Каролина не стала доверять своих намерений храброму генералу, но, как выразился Жозеф Тюркан, "нашептывала своему любовнику в упоении страсти такие слова, что при необходимости тот не смог бы отказать ей ни в чем".

Вскоре их связь приобрела характер супружества. Каждый вечер после службы губернатор приезжал в Елисейский дворец, где его в соблазнительном неглиже ждала Каролина. Сначала она спрашивала его с тревогой в голосе, нет ли новостей от Императора. Жюно, желая успокоить ее, спешил сообщить содержание присланных депеш. Каролина, как хорошая актриса, испускала тяжелый вздох. "Ах, как я волнуюсь", — говорила она, а затем уводила его в свою комнату. Так проходили недели. Каролина ждала вестей о гибели своего брата, но они все не приходили. И не появилось ли у нее желание помочь судьбе?

Вот что пишет в своих воспоминаниях герцогиня д’Абрантес:

"В память о моем муже я должна приподнять завесу над интригами, которые предпринимались, чтобы разыграть партию в пользу Мюрата, приоткрыть тайну несчастья с Императором: ведь именно тогда начали распространяться слухи о печальных обстоятельствах, связанных с ним… Стало как-то почти привычным видеть Мюрата в кресле, в котором всегда сидел Наполеон, или седлающим его коня, и, может, кто-нибудь уже считал Мюрата почти Императором Франции. Такая возможность перестала бы казаться шутовской при непрестанном настойчивом повторении, когда глаза привыкают видеть, а уши — слышать, и тогда однажды кто-то произнес бы: "Вражеская пуля уже давно гоняется за Императором. Война есть война…" А от мыслей о его замене до рассуждений о медлительности вражеской пули — очень небольшое расстояние"…

Всю ответственность за такое обвинение я, конечно, оставлю на совести герцогини д’Абрантес.

Каждый год 19 марта Двор готовился к дню рождения Императрицы. И в этом году Каролина и Полина Бонапарт поручили Жюно поставить спектакль. Губернатор Парижа очень волновался, так как единственный театр, с которым он был знаком, — это театр военных действий. И он решил посоветоваться с мсье де Лоншаном, секретарем великой герцогини Каролины, — он был тем, кого называют "человек с талантами". И тот вознамерился сам написать пьесу "сообразно обстоятельствам и персонажам".

— В ней я отражу красоту ее высочества принцессы Полины и ум ее высочества принцессы Каролины.

Жюно ликовал.

— Естественно, — добавил Лоншан, — у вас тоже будет роль в спектакле, а также и у мадам Жюно. Надо, чтобы на сцене были все…

Губернатор согласился, хотя его жена была в это время в положении, и "человек с талантами" принялся за работу. Через три дня комедия была готова, и начались репетиции. Бедная мадам Жюно обнаружила, что вся пьеса представляет собой намек на любовь ее мужа к герцогине Бергской. Шарль — персонаж, которого играл Жюно, объяснялся в любви молодой крестьянке, роль которой исполняла Каролина. Влюбленные пели дуэт, полный страсти и сопровождаемый нежными прикосновениями. Правда, великая герцогиня пела фальшиво, а губернатор Парижа был так взволнован, лаская свою любовницу на публике, что у него случались провалы в памяти и он путал текст, заменяя его словами из собственного лексикона. Все это выглядело весьма недвусмысленно.

Естественно, мадам Жюно смотрела спектакль с тоской и прилагала большие усилия, чтобы не расплакаться, когда Жюно целовал Каролину в губы, "как того требовала роль".

Наступил день праздника. Представление давалось в маленьком театре в Мальмезоне, и публика, уже наслышанная о нем, навострила уши. Но намеки на связь Жюно и Каролины были слишком прозрачными. Так же, как и каждая реплика. Одна из них имела наибольший успех.

В какой-то момент Жюно должен был сказать своей партнерше: "Когда я нахожусь возле вас, я почти цепенею". Но, увы, Жюно чересчур волновался, стал бессвязно бормотать и, не успев произнести конец фразы, громко пукнул. Публика стала оглушительно аплодировать, и актеры кое-как доиграли спектакль.

После представления у Каролины случился нервный припадок. Императрица, желая помочь ей, расстегнула корсаж ее платья, и оттуда выпало письмо. Жозефина подняла его, но в этот момент Каролина пришла в себя.

— Отдайте, это письмо от Мюрата, — довольно резко сказала она.

Жозефина ничего не ответила, но узнала почерк губернатора Парижа. Когда праздник окончился, все покинули Мальмезон, а великая герцогиня оказала супругам Жюно честь и села в их карету. В три часа утра это трио оказалось перед Елисейским дворцом. Генерал галантно подставил руку, помогая герцогине выйти из кареты, а затем проводил ее в апартаменты. Мадам Жюно терпеливо ожидала его возвращения. Однако на рассвете она стала терять терпение и велела кучеру отвезти ее домой. Это было мудрым решением, так как губернатор вышел из Елисейского дворца только в полдень…