Эдвард Генри вспомнил: в воскресенье к нему приходил посыльный офицер, докладывающий обстановку в городе. Комиссар полиции не работал в выходные, но всегда держал руку на пульсе событий. Как назло, на заднем дворе особняка в тот день у него проходил барбекю. Подписал расслабленно пару документов, отпустил офицера. Выходит, среди бумаг было постановление на обыск, которое потом отнесли дежурному судье. Который мог спокойно, точно так же, бухать у себя дома.

— Кто-то меня подставил. — страшным голосом сказал Эдвард. — Вот мой комментарий. Но доказать связь между ударом и обыском ты тоже не сможешь.

— Мне и не надо. — сочувственно заметил Колин. — Достаточно просто слить эту историю в газеты.

Эдвард Генри страдальчески поморщился.

— Мы же друзья. — скорбно проговорил он.

— Поэтому я здесь. — объяснил Колин. — Возможно если твои хамовитые деятели правосудия объяснятся с родственником пострадавшего, принесут самые искренние извинения, то дело можно будет замять. Иначе я буду просить судью вынести частное определение в адрес сотрудников полиции, участвующих в обыске. Дольф Дашер тридцать девять лет служил у старого лорда, отца Эндрю Беллингема. Имеет королевские награды личным оружием и медали «За храбрость», «Таитянская кампания», «Антарктическая экспедиция».

— А-а-а. — наконец дошло до Эдварда. — Так это тот самый старик, с которым Ричард Беллингем здоровался лично за руку на приёме по случаю запуска своей гимназии?

Он нецензурно выругался. На приёме Эдвард, естественно, присутствовал. Пусть его старший сын заканчивает учебу в школе-пансионе Регби и менять школу на другую, без уважительных причин не принято, младший точно пойдет в гимназию Беллингема.

Какие уроды из его родной службы посмели себя так вести со столь достойным сыном своей отчизны?

— Вые…. — убедительно произнес Эдвард, багровея. — Сегодня же этих сук найду и вые…

Ругался Эдвард Генри редко. Столь грязно — по пальцам одной руки пересчитать. В этот раз хладнокровие ему изменило.

— Ты уж постарайся. — посоветовал Колин Финч прощаясь. — В том числе письменно. Осадочек от этой истории очень неприятный. Серьезный удар по твоей репутации.

Взбешенный комиссар немедленно вызвал своего помощника и отдал распоряжение найти всех сотрудников, участвующих в воскресном обыске. Для успокоения нервов решил съездить в собор Уолсингемской Богоматери на обедничную проповедь.

В соборе его поджидал второй удар. Места на скамейках перед алтарем ранжированы. Это негласная традиция, никем никогда не нарушаемая. Первые три ряда для элиты, середина для прихожан попроще, места сзади для остальных. Не дай тебе бог перепутать: безопаснее пьяным по проспекту пробежаться, с частушками про королеву.

Эдвард Генри с замешательством увидел зияющий провал на месте третьего ряда. Удобной, полированный многими годами и упитанными аристократическими задницами, скамьи не было.

— Отломали, хулиганы какие-то. — пристально глядя на комиссара сказал церковный служка. — Чинят теперь скамью. Мы вас на другую посадим.

Другая оказалась в конце зала. Эдвард с немым удивлением посмотрел на служку.

— Самое удобное для вас выбрали. — игнорируя явный гнев комиссара, произнес тот.

Этот вторник комиссара полиции явно вознамерился стать самым несчастливым днем в его жизни.

Решив с достойным смирением снести подлый удар судьбы, Эдвард Генри уселся на заднем ряду. На кафедру вышел его Преподобие Мартин Монтейт.

— Погибели предшествует гордость, и падению надменность. — проговорил он кротко с кафедры, с последними словами, остро взглянув на Эдварда Генри. — Поговорим же сегодня, паства моя, о гордыне человеческой. Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени.

Далее его Преподобие развил мысль насколько нехорошо считать себя самым умным, о ложных целях, что преследует гордыня. Эдвард Генри внимательно слушал и каждое слово вонзалось ядовитым жалом в его беззащитную плоть. Мартин Монтейт неспроста глазел на Эдварда во время своей речи. Не просто так скамья третьего ряда была вынесена, а он отсажен на задний ряд.

Англиканская церковь явно недовольна работой комиссара Среднего Скотленд-Ярда. И, кажется, он догадывается почему.

В расстроенных чувствах Эдвард Генри вернулся в управление. Вызвал к себе своего помощника старшего инспектора Грина Октерна, дежурного воскресного офицера, своего заместителя по административным вопросам Мартина Стюарта. Запершись в кабинете вчетвером, руководящий состав полицейского управления Нью-Лана несколько часов решал животрепещущие вопросы — кто виноват и что делать?