— Расходимся. — погнала всех с места событий Глэдис. — Вы не только стали свидетелями школьной драки, но и потенциальными соучастниками. В «страшную книжечку» впишу фамилии тех, кто через пять секунд будет здесь хлопать глазами.

Страшной книгой, по аналогии с первой поземельной переписью в Англии, в гимназии называли блокнот Глэдис. В него она вписывала всякое-разное, о чем школота не имела ни малейшего понятия. А всякое неизвестное, пугает вдвойне.

Потому через пять секунд мы оказались совершенно одни.

— Ну и что с тобой сегодня случилось, Эйвер Дашер? — строго, жадно и требовательно спросила Глэдис.

— Я повзрослел. — сформулировал как можно более честный ответ.

Но она не отстала, только аристократично вздела правую бровь.

— Правда, миледи Глэдис, — искренне сказал ей. — Сколько можно заниматься глупостями. Я хочу занять высокое положение в обществе, прикупить пару-тройку поместий, жениться на девушке своей мечты и заниматься наукой.

— А она у тебя хоть на примете есть, — насмешливо поинтересовалась дочь лорда, — девушка твоей мечты?

— Простите меня. — отвел от неё глаза. — Что не в силах вам ответить на этот вопрос. Но могу пообещать: вы будете первой, кому я сообщу столь радостную вещь.

— Вы ужасный человек, мистер Эйвер Дашер! — внезапно разозлилась она. — Разбрасываетесь невероятно глупыми обещаниями! Немедленно приведите себя в порядок и не опоздайте на следующий урок.

Глэдис кинула мне в лицо свой платок и решительным шагом оставила меня в одиночестве.

«Вот злюка. Да что с этими девушками не так. И как такую красоту можно кровавыми соплями пачкать?» — задумался я, машинально вдыхая аромат белоснежного подарка.

История падения Эйва, мне примерно ясна. Болт на футбол, вечерние пивнушки, тисканье безотказной Маргери — форма подросткового бунта. Пацан слишком долго залипал на Глэдис. Зафанател, влюбился, переживал. Моё недомыслие: не понял сразу, отчего сердце заныло, при первом взгляде на нашу принцессу. Эйв — самому себе признаться трусил. Причина у него была серьезная.

В один прекрасный день, парниша случайно подслушал разговор своих друзей в исполнении Хупи, Клайва и Винста. Жестокий разговор. Дескать пора от Эйва отползать: пацан совсем берега путает, засматривается на Глэдис Беллингем, строит воздушные замки. В чувство лорд Беллингем его скоренько приведет, но рикошетом по друзьям тоже прилететь может. Такой исход никому из них не нравился.

Вот представьте себя на месте мальчишки. Сословность отменили вчера, многие аристократы свои земли растеряли в процессе промышленной революции и, далее, нарастающего капитализма. Но кастовость настоящей британской аристократии только усилилась. Клубы, в которые ты никогда не попадешь, титул — настоящий, в смысле наследуемый, от королевы — который за великие деяния выдают. Не, социальные лифты работают. Просто прямо сейчас в общество аристократическое не пустят. И дочку замуж не отдадут. Другой мир и корабль до него строится поколениями. Возникает выбор: друзья сегодняшние или головой начинать пробивать бетонную стену к аристократии.

Взросление страшный этап, любого в депрессняк погрузит.

Вот так думал Эйв, но я более оптимистично настроен. Есть магия, есть способности странные, вроде моей, предсказательной. Тащить со страшной силой за британцев я не собирался, но и в Россию мне путь заказан. Кто там иностранцами занимается: Тайная канцелярия или третий отдел жандармов выяснять на себе не хотелось.

Собой надо сначала заняться, фигурой на доске стать, а потом о соотечественниках думать.

— Ты про уроки думаешь? — страшной тенью навис надо мной мистер Джонс.

Под свои мысли я дошел до открытого рукомойника во дворе школы. Где холодил всяческие припухлости и отмывал нездоровые пятна с лица. Школьный рукомойник был сделан из меди, с эмалированной раковиной: он сверкал полировкой, представляя собой прямоугольный объект на столбе из бруса дерева. Большое чистое зеркало, душистый кусок мыла прилагались. Английский Мойдодыр дышал респектабельностью. Стоял в стороне от главного входа, за аллеей пышного кустарника, рядом с колодцем. За рукомойником ухаживал Джонс, первогодки к нему даже не подходили.

Хотя директор всегда декларировал — рукомойник для всех. Но я привратника понимаю. Если бы эти «все» за собой воду в рукомойник из колодца набирали, он бы не возникал.

— Так точно, сэр. — вежливо вытянулся я. — Сейчас на уроки, после добавлю воды в рукомойник.

Он не особо поверил и удалился ворча, что уже второго прогоняет. Видимо первый был Хупи. У того вообще всё плохо. Я хотя бы, разошедшуюся по швам подмышкой рубашку, могу под пиджак спрятать. Надорванный ворот под галстуком. Пятна замаскирую жилеткой.

У Хупи от пиджака осталось одно название. Но меня больше всего волнует, что я не успел поесть. На больших гимназических часах, расположенных вверху ризалита, двенадцать-тридцать семь. Три минуты до начала следующего урока. Придется на следующей перемене искать коробейщика**.