В общем разведку и добычу ресурсной базы британцы наладили. Золото, железо, марганцевые руды, нефть, бокситы, хромиты, платина — знали примерно что, где залегает. Но алмазы не нашли. На месте, где Преториус основал свои фермы, из которых выросла бы Претория, в 1855 году разгорелось сражение между бурами и матабели. И всё почти как в реале, если не считать того, что их вождь Мзиликази оказался эспером, потому в этой истории вырезали буров. Когда британцы подоспели к месту сражения на пятый день, взяв в клещи матабели и их союзные племена, состоялся второй раунд местного Апокалипсиса. Половина Африканского корпуса там полегла. Особо жаль своих дезертиров, военнопленных и туземцев-добровольцев британцам не было, но вот от громадных потерь седьмого Лондонского пехотного полка королевских стрелков, их долго бомбило. Новоявленного эспера ушатали из пушек, но находясь при смерти, тот заюзал некий скилл, после которого выгоревший круг диаметром тридцать километров со спекшимся содержимым, все старательно обходили стороной. Случались при нахождении в нём нехорошие и страшные болезни. Даже озеро Цване рядом выкипело от буйства посмертной стихии эспера.

А между тем, шахточка с алмазами как раз рядом…

В некой задумчивости я вышел с урока геологии. Призрак попугая Сильвера мерещился перед глазами, с надрывным криком, но не про пиастры — «Алмазы! Алмазы!», верещал он настойчиво. Навязчивое помутнение прервал только футбольный мяч, тренеру надо показать, насколько я хорош. Два — ноль, вполне приемлемо, но не поставить ли жирную точку?

Наш состав минут пять отбивался от соперника, пока я медленно кружил, бдительно опекаемый первым защитником в центре. Выждав, пока чуйка мне не нашепчет мне удобный момент, я врубил свое «видение будущего». Аха, мяч неудобно срежется здесь. Я отсчитал про себя десять секунд.

— Это не твой батяня на трибуне сидит? — преувеличенно заботливо спросил я защитника. — С такой здоровой тростью в руках.

— Что? — мгновенно побледнел тот. Обернулся со страхом на трибуну.

Я подскочил сзади к хавбеку соперника, подставил носок и мяч, который тот неловко пытался остановить после срезки от нашего Сэма, прошел у него между ног. Я пробросил его направо, набрал скорость. Второй защитник стал медленно пятиться по центру, а первый, обнаружив что его провели, с диким рыком обманутого пьяницы, которому недолили разливного пива в банку, ринулся мне наперерез. Обкраденному хавбеку противника тоже не понравился расклад, и он наседал на спину.

Но в скорости им со мной не тягаться: дойдя до края поля, я сделал вид, что войду в штрафную, но сам мягонько накинул Питу на ход. Топча траву взбесившимся асфальтоукладчиком, от всей широкой британской души, он влепил по мячу. Вратарь прыгнул бешеной белкой, но мяч стрелой пронзил атмосферу и затрепыхался в сетке.

Чапмен свистнул.

— Ты прямо поумнел и чутье развилось. — вполголоса сказал он мне. — На всех бы так перерыв влиял.

— Не было ни дня, коуч, когда я не думал о футболе и о том, как ошибался! — польстил ему.

— Не верю, икосаэдр ты болтливый. — величественно отрезал он. Но его уходящая с поля спина выражала счастье.

В общий душ меня пропустили одним из первых: такова привилегия аристо, старшегодков и капитанов команды. Капитанство посреди сезона никто не меняет, но я буду играть в основе, в нападении и уже на третьем году обучения. Этого было достаточно, чтобы зайти в кабинку.

Быстро сполоснувшись, я надел школьную форму. Все разойдутся по домам, но у меня факультатив по химии с цианотипией.

В дверях гимназии я увидел выходящую Глэдис с Анной-Марией. На меня она не взглянула, а её подруженции солидарно выразили презрение. «Что за вошь мелкая здесь скачет?» — примерно значили их надутые мордашки.

Было всё равно на такую обструкцию, хотя обида глухо ворочалась в груди. В чем моя вина, боярыни? Кинул только взгляд на уходящую Глэдис, ожидавший её экипаж… и прикипел глазами. Сегодня за ней заехал не обычный конный экипаж с четверкой белоснежных иноходцев.

Позолоченный автомобиль с открытым верхом, двумя диванами для сидений, обитые черной кожей, с высокой колесной базой и арками под них. Здоровые круглые, выдающиеся вперед фонари… Так похож на первый мерседес начала двадцатого века из моего мира, наикрутейшее чудо здесь, что я видел!

За приподнятым, длинным рулем возвышался элегантный дворецкий. Завидев Глэдис, он спустился с водительского места и вежливо распахнул дверь перед дочерью лорда. Приподнял заботливо верх над задними местами, закрывая от солнца, рассаживавшихся по местам девчонок.

На его месте должен был быть я! Гонять по улочкам и громко сигналить, распугивая чопорных аристобабок.

Вздохнув, я вернулся к своему месту простого школяра. Куплю участок, изгаженный этим Мзиликази, очищу от ядовитых соплей или что там после него осталось, найду алмазы, продам и соберу себе внедорожник с граммофоном.

Утешая себя подобными мыслями, я спустился в подвал гимназии. Там находилась химическая лаборатория, где гномы-лепреконы, виноват — наши умники-разумники, банчили фальшивое золото. Или опиум бодяжили. Да кто их знает, чем они занимались. Химия злая наука. Лишь бы радий не открывали: гимназию потом сносить придется и бетонным саркофагом закрывать.

Дойдя до двустворчатой двери с надписью «Опытная гимназическая лаборатория» вежливо постучал в неё.

— Быстрее! Где тебя только черти носили? — послышался из-за неё торопливый выкрик мистера Уильяма Перкина.