– М-м, ты попробуй, но по-моему, весьма недурно! – отведав плова собственного приготовления, похвалил повар сам себя. И, словно читая мои мысли, тут же перешел к насущному, пока я только брала в руку столовый прибор: – Ну, что удалось выяснить?

– Удалось выяснить, почему они убили друг друга и, в одном случае, себя, – решила я повредничать и накинулась на плов. Он реально оказался вкусным, хоть и слишком горячим, как по мне, и я лично наблюдала за тем, чтобы мне в тарелку ничего лишнего не положили. Если яд в кастрюле, то он суицидник, и с этим я уже ничего не смогу поделать.

– Это же замечательно! – не понял Дима моего сарказма или, опять же, сделал вид. С ним никогда толком не поймешь. – Налить тебе морса?

– Я сама. – Пока я наливала себе напиток, Дима внимательно меня разглядывал и даже отложил вилку, однако я не проронила ни слова. Дело в том, что мой вывод может ему не понравиться. А так хоть наемся досыта перед смертью. Обычно так и поступают с осужденными на казнь – их кормят до отвала.

Затем я принялась доедать то, что было у меня в тарелке, Дима по-прежнему молчал, выжидательно на меня уставившись.

– Ты не будешь доедать? – с раздражением спросила я.

– Буду, конечно. Но это не горит.

Ясно, ему горит услышать ответ на головоломку. А значит, я тоже не доем, потому что делать это под пристальным взором – та еще пытка, так и подавиться недолго.

Я отложила вилку и отставила тарелку, которая опустела лишь наполовину.

– Короче, вот в чем фишка. Из этих шестерых пятеро застраховали свои жизни. На год. Срок истекал на следующий день. И вот поздно вечером они узнают, что смертельно отравлены. Предположительно болиголовом, я читала симптоматику, и в принципе под нашу тему она подходит. Вызывает полный паралич при сохранении ясности мышления и не имеет противоядия. Но это, наверно, не так важно для расследования. – Я с немым вопросом в глазах уставилась на Диму, он кивнул, одновременно пожимая плечами, мол, на первый взгляд кажется, что не важно, но там будет видно. – Ну хорошо. В общем, они узнают, что все умрут. Умирать будут долго и мучительно. В конце они останутся обездвижены. Полная парализация. Ты лежишь как овощ, смотришь в потолок и ждешь, когда дыхательная функция организма наконец сдастся. Хотя… это я нарисовала все же не мучительную смерть. Наверно, ощущения не из приятных, даже не беря в расчет полный паралич. Но главное – деньги. Если они ничего не сделают, они все равно умрут, но завтра. И их близким ничего не достанется. У всех кто-то есть, кроме Молчанова. Жены, дети, родители… Молчанов, как я поняла, не страховал свою жизнь. Но все равно убил себя. И именно это окончательно убедило меня, что они отравлены. Надвигался буран – или как там это называется на севере. В общем, послать вертолет за ними не могли. Передать информацию тоже. Они должны каждые три часа выходить на связь и передавать показания на материк, но все были в курсе непогоды. А даже если бы они смогли отстучать, допустим, SOS, то их бы все равно никто не спас. Плыть на лодке четыре часа. Самоубийство. Да еще и везти больных, обездвиженных людей. А вертолет в такую непогоду подавно не полетит. Они прекрасно осознавали это все. Что они обречены. Что умрут от яда. Что родным ничего не оставят. К сожалению, полярникам очень мало платят, уж я-то как никто это знаю, тетя Дина всегда на это жаловалась. Они вынуждены были объединять несколько ставок, работать одновременно по разным специальностям, допустим геолог-метеоролог, только чтобы как-то прокормить себя. И вот есть выход. Не выжить, конечно, это уже никак. Но хотя бы оставить близким большие суммы. Только для этого нужно создать страховой случай. Убить самих себя они не могли, это не страховой случай. Уйти гулять в метель или утопиться – тоже. Страховые – они такие, просто так не выплатят. Они докажут, что полярники знали, что в такую погоду нельзя выходить и нельзя плыть на лодке, даже в целях получения помощи. А в здании имеется одна потрясающая вещь – камера. И эта самая камера зафиксировала время смерти и тот факт, что это было убийство в каждом случае. Ну, кроме последнего… Но, как я уже сказала, Молчанов не оформлял страховку. Он просто не хотел оставшиеся десять, ли сколько там часов провести вот так – одному среди трупов, ощущая запах крови, будучи парализованным. Поэтому перерезал себе горло.

Дима внимательно меня слушал, а когда я замолчала, вернулся к еде. Я вздохнула от бешенства. Лично мне доедать уже не хотелось.

– Так я пойду или как? Ответ принимается?

– Ты не доела.

Ясно. Он не оставит меня в покое. И уйти не даст…

С горя я накинулась на остывший плов.

– Ты не сказала: кто это все сделал? Кто отравил их?

Вот теперь я подавилась. Накаркала… Все думала «подавлюсь, подавлюсь» – и на тебе. Дмитрий заботливо постучал по спине и подал мне бокал морса.

Запив еду, я ответила, отводя взор в сторону:

– Тебе это не понравится, но их всех отравил твой отец, Федор Дроздов.

– Угу…