Вот же дикость, — поражалась я. Неужели нельзя чуть позже поехать, когда толпа схлынет? Да и вообще, зачем туда ехать? Сомнительное удовольствие — постоять враскоряку на грядках, под палящим солнцем.

— Зато ягоды летом наедятся, — словно услышав мои мысли, сказала женщина, — и овощи свои, и картошка. Но для этого потрудиться надо, каждые выходные поездить. У моей свекрови дача на тридцать втором километре. Так там с электрички еще полчаса через лес идти. И ничего!

Брр, я надеюсь, в моей семье нет дачи. Да если и есть, я туда точно не поеду.

Я вышла на перрон станции Вторая речка. Немногочисленные пассажиры на платформе потянулись к распахнутым дверям электропоезда.

Я вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Светловолосый мужчина в зеленой военной форме остановился на полпути к дверям вагона и, решительно развернувшись, подошел ко мне.

— Альбина, — произнес он дрогнувшим голосом.

На меня устремился взгляд светло-серых глаз. Электричка тем временем, весело поблескивая стеклами в лучах утреннего солнца, набирала ход и стремительно передвигалась дальше по своему маршруту.

Мужчина неотрывно смотрел на меня, а я не могла оторвать глаз от него. Взгляд его был полон любви и одновременно боли. Светлые брови слегка вздрагивали, сходясь к переносице.

— Я вернулся, — наконец, сказал он, и с неожиданной грустью поправил: — вернее, мы вернулись.

— Хорошо, — сказала я, не зная, как мне реагировать на эту новость.

Я совершенно не понимала, кто он для Альбины, и откуда вернулся. Но он смотрел с такой любовью и грустью, что у меня аж дух захватывало.

— Как живешь, Альбина? — голос его опять дрогнул. — Семья, дети?

— Муж, — пожала я плечами, — и дочь восьми лет.

Светлые брови опять дрогнули у переносицы. В светло-серых глазах отразилось отчаяние и даже, где-то в глубине, обида.

«Электропоезд, следующий до станции Первая речка, прибывает на четвертый путь», — раздался равнодушно-энергичный голос по громкой связи.

Опять вереница зеленых вагонов за спиной у мужчины заиграла солнечными бликами.

— Зря ты тогда так… — неожиданно пробормотал он и стремглав бросился к открывающимся дверям вагона.

Я осталась стоять в полном недоумении. Кто это был? Судя по всему, мужчина в военной форме всерьез любит Альбину, а она его. Я же видела этот взгляд, полный любви. Но тогда почему она когда-то поступила «так»? Как «так»? Получается, она променяла этого бравого офицера на пьющего Вадима? Но почему?

Нет, мне обязательно надо как можно больше узнать о прошлом Альбины. Во-первых, интересно, а во-вторых, чтобы понимать, о ком и о чем идет речь. Решено, прямо сейчас приду домой и усядусь просматривать семейные фотоальбомы!

Многие люди спрыгивали прямо с платформы и шли через пути к жилому массиву. Но я со своим весом побоялась прыгать с такой высоты, и пошла по виадуку. То и дело попадались яркие цветные железные щиты, прикрепленные к перилам виадука: человек перебегает пути, а поезд совсем рядом, и красноречивая надпись: «Сэкономишь минуту — потеряешь жизнь!».

Почему в мое время нигде не висят такие предупредительные знаки?

Войдя в квартиру, я с порога услышала какую-то ругань из зала. Ну конечно, выходной день, все дома.

— Сидишь дома целыми днями, киснешь! — выговаривал Вадим Ритке, которая сидела с ногами на диване и плакала. Рядом валялась книжка.

— Я не поняла, — сказала я, увидев эту картину, — по-твоему, восьмилетний ребенок должен бежать куда-то из дома? И что делать на улице, вокруг дома бегать?

Вадим застыл посреди зала, глядя на меня так, как будто впервые увидел. Хотя, может, он и правда никогда не видел свою жену с прической и макияжем. Мне на мгновение показалось, что у него глаза, как у кошки — с вытянутыми зрачками. Я помотала головой, прогоняя видение.

— Пусть идет во двор и бегает, — неуверенно пробормотал он, — чего дома сидеть?

— Она не мартышка, чтобы бесцельно бегать, — возразила я уверенно. — Ты взрослый человек, работаешь, деньги зарабатываешь. Так возьми и свози ее куда-нибудь — в театр, в кино, в цирк, на выставку. Да полно интересных мест, где маленький человек может провести время с пользой для себя. В конце концов, возьми свой грузовик и отвези ее к морю, красивые места покажи.

Ритка перестала плакать и лишь испуганно переводила взгляд с отца на меня и обратно.

— Я вот, к примеру, во вторник поведу ее в музыкальную школу и узнаю насчет поступления, — продолжала я в полной тишине, — потому что я знаю — ребенком надо заниматься. Он сам еще ничего не знает и не может. И выговаривать ей, что она дома сидит, киснет — несправедливо.

Я подмигнула Ритке: