— Не знаю, что с Риткой делать, — пожаловалась я деду, — ты видел, как она кидалась на меня, когда я пришла домой без Вадима? Книжкой замахнулась…

— Да видел, — дед задумчиво почесал затылок, — знаешь, она мне маму твою напомнила. У той тоже поначалу так было. Вроде как за меня беспокоилась. Я на улицу, а она мне: «Не ходи, тебя там убьют!». Я в подъезд покурить, она: «Не ходи, тебя там встретят!». Ну, я посмеюсь, думаю, надо же, как боится меня потерять.

У меня сердце ухнуло куда-то вниз. Так неужели у Ритки это наследственное? В маму Альбины?

— Так у мамы это давно уже было? — решила я уточнить. — А я думала, Володька во всем виноват.

— Ну, после того, что Володька натворил, она стала буйная, — объяснил дед, — на людей стала кидаться, то со шваброй наперевес, то еще с чем. А всякие мелочи, конечно, были и до этого. Я поначалу думал — последствия войны, все-таки мама с первых дней на санитарном поезде работала, насмотрелась там всякого. Но тогда как же другие фронтовики? Я сам и на передовой воевал, и в атаки ходил. Но с ума не сошел.

— Я все думаю, может, Ритку врачу показать? Интересно, есть где-нибудь психологи?

— Не слыхал про таких, — пожал плечами дед, — психиатры есть, но мне так показалось, они сами ничего не понимают в этих душевных болезнях. Насмотрятся на своих пациентов, и сами становятся как чокнутые! Помнишь, мы с тобой ходили к Михаилу Ефимовичу, который маму лечил? Я еще спросил у него, может ли такая болезнь передаваться по наследству? А он ответил, может передаться, а может и нет. И отчего это зависит, никто не знает. Вот такие они специалисты. Ритка — паникерша, конечно, знатная. Все боится, что с папой что-то случится.

— Вот это меня и настораживает, — призналась я, — мама боялась, что тебя убьют, а эта боится за Вадима, как будто он хрустальный стакан какой-то. И маму еще можно понять, она войну пережила, когда каждый день могли твоих родных убить. А Ритка в мирное время растет.

— А, человек всегда найдет, из-за чего переживать, если так уж хочется, — дед выразительно махнул рукой.

— Вот что с ней дальше будет? — продолжала я беспокоиться. — Будет себя накручивать, пока с ума не сойдет? Вадим вот в моря собрался. А если Ритка истерику закатит, чтобы не отпускать его? В море же и правда опасно. А если он и правда, того… помрет? Что мне с этим делать?

Дед тяжело вздохнул:

— А я думаю, ничего тебе с этим не надо делать.

— Как это?

— Ну, смотри, если Вадим пьет, значит, ему это нужно? И если Ритка за него переживает, значит, и ей это зачем-то нужно. Зачем-то ей нужна эта дикая любовь, и обязательно неразделенная, и обязательно с элементами самопожертвования.

«С элементами мазохизма», — подумала я про себя.

— А дальше что? Станет она взрослой, и будет искать себе неразделенную любовь, будет мучиться со своими мужиками?

— А что ты можешь с этим поделать? — вопросом на вопрос ответил дед. — Все, что ты можешь — не мешать ей зарабатывать собственный опыт. Когда-нибудь она поймет, что была неправа. Тогда, набравшись опыта, начнет строить свою жизнь по-другому.

Спать я легла около двух часов ночи, под периодический стук Вадимовой ноги по дивану.

Энергетиков в те времена еще не было, но коллеги по работе угостили меня кофе.

— Не стесняйся, Альбиночка, — сказала женщина, сидевшая за соседней кассой, со странным именем Сталина (ударение на второй слог). — Эта банка у нас общая, так что пей, сколько хочешь.

— Но вы же, наверно, скидываетесь на это все? Давайте я тоже внесу свою лепту.

В просторном помещении был и холодильник, и обеденный стол. На столе всегда стояла коричневая жестяная банка с кофе в виде мелкого порошка. И чай с утра заваривали. За кипятком ходили к дежурным по станции — у тех был электрический чайник.

— Сейчас не надо, — ответила Сталина, — мы не скидываемся, а просто покупаем по очереди. Так что в следующий раз кофе, чай и сахар приносишь ты.

— С удовольствием, — я приветливо улыбнулась.

— Ты где живешь? Замужем? — ну, конечно, какой еще первый вопрос могли задать женщине в то время?

— Да, и дочь у меня есть. А у тебя большая семья?

— Сыну восемнадцать лет, а дочери пятнадцать. А мужа нет, он у меня был такой, — она не стала дальше описывать бывшего мужа, и так понятно, что непутевый.

«Да, каждая женщина должна понимать, что рожает в первую очередь для себя», — подумала я, но вслух этого говорить не стала. Уж женщина, в одиночку поднимающая двоих детей, знает это лучше меня.

— А сын сейчас комиссию в военкомате проходит, — помрачнела Сталина, — я так переживаю! А вдруг его в Афганистан отправят?

— Понимаю тебя, — вежливо поддержала я разговор.