У второй проходной завода, через которую мы всегда ходили, что-то происходило. Ворота настежь, на территорию проехала скорая. Внутри мы увидели милицию и толпу народа на улице. Никогда такого не было. Обычно все по рабочим местам сидят. Начало темнеть. Что происходит, было не разобрать. Мы с женой, не сговариваясь, перешли на бег.

— Смотри! Это же у нас! — воскликнула Галия.

— В смысле, у вас?

— Корпус наш.

Мы подбежали к толпе.

— Что случилось? — спросил я.

— Да вон, товарищ прыгнуть грозится, — усмехнувшись, сказал работяга в телогрейке и достал пачку папирос. — Говорят, жена от него ушла…

— Ну ушла и ушла. — пробормотал я, вглядываясь вверх и пытаясь понять, на каком хоть этаже прыгун. — Баба с возу — кобыле легче.

Работяга одобрительно хмыкнул, а мне ощутимо прилетело в бок. Оглянувшись, увидел строгое лицо жены.

— Милая, я пошутил! — улыбнулся я.

— А что ты шутишь, когда у человека трагедия? — спросила меня жена строго.

— Извини, люди по-разному реагируют на такие вещи, — повинился я, — врачи вон, даже шутят в морге вовсю. Стресс так снимают. Вот я и попытался сгладить для себя остроту ситуации…

— Га-алечк-ааа! — вдруг раздался сверху душераздирающий вой.

Мы с женой застыли, уставившись друг на друга, потрясённые догадкой.

— Эдичка… — прошептала жена. — Он меня вчера замуж звал…

— Чего?!

— Ну да. Иннокентич решил, что он ещё в себя не пришёл после запоя. Домой вроде его отправил.

— Видимо, не дошёл до дома, или решил вернуться, — пробормотал я.

Мастерская находилась на втором этаже. Вроде как и невысоко. Но потолки в корпусе пять или шесть метров. Второй этаж, как обычный третий. Хотя, сколько я ни всматривался сквозь сумерки, ни одного открытого окна во всём корпусе не увидел.

Оглядевшись по сторонам, подошёл к скучающему милиционеру возле милицейского УАЗика.

— Слушай, командир. — обратился я к нему. — Что тут творится? Где этот прыгун?

— На крыше. — ответил тот.

Блин! Три этажа по пять-шесть метров, это все пять обычных. Хана будет Эдичке, если сдуру спрыгнет. Вот же дурной на голову художник… Ну пьешь ты себе, так пей спокойно, зачем же фантазировать так ярко по поводу чужой жены…

— Это он мою жену зовёт. Придумал по пьяни себе не пойми чего, — показал я милиционеру в сторону Галии. — Кто там сейчас наверху с этим придурком? Может, если он её увидит, то спустится?

Страж порядка сразу подобрался, закрылся в машине и давай по рации со своими говорить. Затем выскочил из машины и бегом ко мне.

— Давайте, поднимайтесь туда! — велел он нам.

Мы поспешили к подъезду. Навстречу нам выбежал ещё один милиционер и повёл нас по лестнице на крышу. Под открытым люком в потолке на последнем этаже стояли Юрка Бахтин, сотрудники Эдички и старый художник. Им не разрешали подняться. Милиционер, нас сопровождавший, велел нам тоже остаться, а сам поднялся по металлической лестнице на крышу.

— Тут такое! — кинулся к нам Юрка. — Похоже, этот Эдичка белочку словил!

Мы с ним поздоровались.

— Всё может быть. Слишком резко из запоя вышел… — задумчиво подтвердил Василий Иннокентьевич и тоже протянул мне руку.

— Меры некоторые не знают. Вот надо, как я. — протянул мне руку ещё один сотрудник мастерской. — По чуть-чуть, но ежедневно.

— Скажешь тоже, Петрович. — отмахнулся от него старый.

— Да не переживайте так, — сказал я ему, видя, как он нервничает. — Там уже скорая приехала. Сейчас его увезут, прокапают, закодируют. Как новенький будет.

— В психушку его упекут после такого… — обречённо сказал дед. — А потом уволят. Устроил тут!.. Не мог по-тихому, как всегда. Все же всё понимают, глаза закрывают. Но сейчас!.. — он с досадой махнул рукой.

За своего печётся… И ведь верно, это же СССР. Власти терпеть не могут вот таких вот попыток самоубийств в общественных местах. Обследование в психушке — самое мягкое, что ждет Эдичку, если удастся его сейчас удержать от прыжка. А как бы вообще не законопатили на несколько лет… Ой, дуралей!

Тут в люке наверху показалась голова в милицейской шапке.

— Подымайтесь! — крикнул он, глядя на меня с Галией.

Поддерживая жену, я поднялся за ней на крышу. Там было полно народа. Два врача. Двое в гражданке, видимо, начальство заводское, четыре милиционера в форме. Мы с женой. И, собственно, Эдичка. Он сидел на бетонном бортике, окаймляющем всю крышу. Толщиной он максимум кирпича два. Эдичка сидел боком, и, хотя обе его ноги были на стороне крыши, ему достаточно было просто откинуться назад, и он полетел бы вниз головой. Он сидел, наклонившись вперёд и смотрел перед собой.

В темноте мне показалось было, что он спит, но вдруг он резко поднял голову к небу и опять раздался душераздирающий вой:

— Га-алечк-ааа!