Он сделал паузу, и я задумался. Звучит неплохо. Какой бы это мир не был, даже если это дремучий каменный век — любое перерождение все равно лучше тех альтернатив, которые он описывал. Только вот… а зачем это ему?

Киут посмотрел прямо на меня, словно услышал мои мысли. Хотя может и услышал. Бог, все-таки.

— Разумеется, у меня тоже есть свои причины, из-за которых я все это затеял. Для Объединения нужно, чтобы Система постепенно привыкла к новым конфигурациям душ, повысив Сродство с ними… а, ладно, вы все равно не поймете. Да и вообще, не надо это вам, это наша, божественная кухня. Все, что мне от вас нужно — согласие. Выразите его в мыслях ясно и четко. Тех, кто не хочет — я верну обратно. Найду потом другие души, это несложно. Считаю до трех. Раз.

Согласен!

— Два.

Не хочу я возвращаться, меня вполне устраивает перерождение!

— Три.

И мир погас.

* * *

Новый мир встретил меня хлестким шлепком по заднице. В самом прямом смысле этого слова. Нет, я слышал, что младенцев при рождении шлепают, если они не орут — но, черт возьми! Больно! У меня и так кожа по всему телу горела, словно ее наждаком натерли — так еще и этот шлепок. В общем, да, я заорал. В основном от неожиданности, но и боль была более чем ощутимой. Замолчал быстро, но, кто бы меня не держал сейчас в руках — его это удовлетворило.

Честно говоря, я сейчас нихрена не видел, не слышал, и не понимал. Какая-то карусель из цветных пятен перед глазами. В ушах — белый шум, сквозь который пробивались чьи-то голоса. Кожа горит, задница болит, мое бедное тело постоянно перемещают, пеленают, еще что-то с ним делают… в общем, то еще удовольствие. Собственно, в таком спутанном состоянии ума до меня дошло, что я младенец, лишь через пару минут. А до этого я просто старался выждать, пока мне не полегчает. Облегчение пришло не сразу, но, постепенно, стало легче. Белый шум стихал, сквозь него все четче пробивалась речь на незнакомом языке — надтреснутый голос уже явно немолодой женщины, и суровый голос мужчины с нотками какой-то растерянности. Боль в теле тоже постепенно утихала, а вот глаза фокусироваться отказывались. Как я ни пытался вглядеться в большое темное пятно, которое держало меня на руках, ничего не выходило. Четче оно не становилось.

В итоге я просто закрыл глаза. И уснул.

Следующие дни слились в единую пелену. Я толком не контролировал свое тело, силенок у меня хватало максимум чтобы размахивать конечностями, но хотя бы зрение постепенно улучшалось, становилось четче — и я, наконец, познакомился со своей новой матерью. Симпатичная молодая девушка, лет двадцати от силы. Яркие зеленые глаза, печать послеродовой усталости на лице, постоянная легкая улыбка, тихий, успокаивающий голос… Периодически я попадал в руки к старому, но еще крепкому мужчине, частенько менявшему мне пеленки. На отца он не тянул, уж больно староват. Дед? Возможно.

Несмотря на все недостатки бытия младенцем — беспомощность, слабость, грудное вскармливание (черт побери, человеческое молоко оказалось ОЧЕНЬ невкусным), почему-то все это меня не особо напрягало. Частично потому, что большую часть времени я попросту спал. Но были и другие моменты. Сознание туманилось, для размышлений приходилось прикладывать существенные усилия, быстро истощавшие меня и заставляющие вновь засыпать. Эмоции тоже были какими-то куцыми, сводясь к быстро растущей привязанности к окружающим меня людям (и, особенно, к матери), а также недовольству от голода или испачканных пеленок. Судя по всему, недоразвитый мозг младенца попросту не мог уместить мою взрослую личность в полном объеме и мгновенно, вместо этого постепенно образовывая новые нейронные связи по мере возможности.

Так что, по сути, процесс перерождения в итоге растянулся на недели. Постепенно туман в сознании начал отступать, новое тело наливалось какой-никакой силой, да и сна требовалось все меньше, и через какое-то время я, наконец, собрал большую часть осколков своей былой личности воедино. Но переродился я уже совсем другим человеком. От былого Альберта Ломова, холостого мелкого бизнесмена с кучей амбиций, осталась лишь память и привычки — да и то, в существенной мере подернутые дымком забвения. Эмоции, привязанности — от них осталась лишь тень. Я помнил своих родителей, оставшихся там, на Земле, помнил девушку и друзей, но эти воспоминания толком не откликались в моем сердце. Были и были. Теперь моя жизнь здесь, и все былые привязанности не имели больше никакого значения. Разве что иногда от самого факта потери такого пласта переживаний становилось немного горько, но множество новых впечатлений из этого мира быстро перебивало мимолетную тоску по былому.