– Лгунья, – шепнул он, раздвинув пальцем складочки, неспешно скользя, нежно задевая самые чувствительные места. Я тяжело втянула ртом воздух, когда Деон приник к моей шее, вызывая дразнящую дрожь. – Настоящее золото, – сказал, прежде чем накрыть мои губы, отрезая пути к сопротивлению.

С каждым мгновением его напор становился яростней. Деон сорвал маленькое бра и жадно смял мою грудь, подразнивая пальцем сосок. И когда они стали у меня такими чувствительными?

Отбивалась ли я? Куда там! Сама сорвала с него китель, с жаром отвечая на поцелуи. Сейчас я понимала, почему светлые и темные шли на это – страсть просто фантастическая! Густая и завораживающая, приправленная страхом и надеждой – устоять просто невозможно!

– Дотронься до меня, – хрипло попросил Деон, и я подчинилась. Тот самый древний инстинкт вел меня: ладонь скользнула под плотную ткань брюк, встречаясь с обжигающей плотью, жесткой и восхитительно бархатистой.

Деон тихо застонал мне в губы, когда я провела ладонью вверх-вниз, и толкнулся в руку, молча приказывая не останавливаться. И я не хотела прекращать. Сейчас это казалось противоестественным. Был только он и я.

Сгореть в пламени страсти…

Я с силой оттолкнула Деона. Нет! Нельзя! Я могла бы умереть сама за миг быть в его объятиях, но не он. Только не он!

– Нет, – сказала уже вслух. Отдавая отчет, к чему это приведет. Это начало моего конца. Я играл с огнем и заигралась. Я не могла объяснить истинную причину отказа, поэтому придется захлебнуться в последствиях.

– Нет? – с тихой яростью переспросил он.

Деон, очевидно, устал играть в догонялки. Не дадим, но возбудим – очень опасно, особенно, когда возбуждаешь и не даешь Темнейшему.

– Нет? – Он ударил кулаком в стену, рядом с моим лицом. Она треснула со стоном упавшего на пол арбуза. Я задрожала, хотя внутри знала: Темнейший никогда не возьмет женщину силой и никогда не ударит ее за отказ.

– Прости, – шепнула одними губами, зля его еще больше. Деон резко выбросил руку и сжал мое горло. Нежели я неправа, и он все же убьет меня? Его глаза еще мгновение назад полыхавшие яростным огнем, превратились в два айсберга. Все, бедный Титаник. И этот Титаник я…

– Раз не желаешь быть моей, не хочешь быть госпожой, будешь прислуживать мне ночью. Приносить вино и еду, когда я этого потребую. Будешь слушать, как я трахаю Стиллу и знать, что на ее месте могла быть ты.

Лучше бы он меня убил…

– Хотя… – Деон резко отстранился и, презрительно осмотрев меня, сказал: – Много чести для полукровки.

Кое-как добравшись до своей комнаты, я закрыла дверь и сползла по ней вниз, глотая соленые слезы. Как же я так попасть умудрилась?! Чужой мир, рядом никого, чудовищная миссия и нежданная, абсолютно ненужная любовь. Никому не нужная! Ни мне, ни ему.

– Лиса? – Кто-то поднял меня и прижал к себе, ласково поглаживая по волосам. Мама? Как же я хочу к маме!

Нет, Элли. Это тоже неплохо. Элли! Я ведь… Я же…

– Прости меня, – заикалась я, даже не пытаясь переждать истерику. – Я не хотела так с тобой. Просто Санди единственный, кого Деон считал почти равным, и кто не потребовал бы за мои вольности расплаты. Прости, Элли.

– Тш… – Она продолжала качать меня, успокаивая.

Как же это было малодушно! Я совершенно не думала о чувствах подруги, только о себе. И сейчас я искренне раскаивалась. Мое место в адском котле с другими предателями. Хорошо, что ада нет.

– Лиса, – начала она, когда я немного пришла в себя, – ты ведь полюбила Темнейшего, почему же отказываешь?

– Ты не понимаешь, это все так сложно… – я не договорила, потому что снова разрыдалась…

Близился рассвет, когда гости разошлись, а те, кто остался, разбрелись по гостевым спальням. Вставать рано определенно никто не будет, а я не буду ложиться. Андвари проинструктировал меня насчет дежурства у покоев Темнейшего. Я была спокойна. Слезы словно иссушили меня изнутри. Не исцелили, а именно выпили досуха. Осталась одна оболочка, пустая и ненужная. Элли сказала, что все не так, каким может показаться. У меня не было сил разгадывать очередной ребус.

Я смыла краску с лица, расчесала завитые волосы, пряча в них страдания, и надела реби. Абстрагировалась от реальности и считала про себя овец. Это помогало не слышать громких стонов, доносившихся из-за двери, а ведь за ней не спальня – гостиная. Так почему же я слышу все настолько четко, будто нахожусь за стенкой картонной панельки восьмидесятого года постройки?

Тысяча семьсот восемьдесят четыре или уже пять – не помню, сбилась. Тысяча семьсот восемьдесят шесть. Сколько там времени? Почти пять. Пора. Я спустилась на кухню и взяла специально приготовленный поднос: легкое охлажденное вино, острый сыр, тонко нарезанный ростбиф, хлеб, завернутый в льняную салфетку. Возле двери в гостиную Деона замерла. Мне было страшно входить. Много страшнее, чем еще день назад, но я справлюсь. Должна. Обязана.