Во рту закислило и в горле катнулся колючий комок. А потом страх слабака переплавился в гнев и ярость сильного, в лицо плеснуло обжигающим жаром и от второго болта он увернулся, просто коротко шагнув вперед и тут же упав на колено. Пальцы рванули кончики верхних клапанов кобур — сам Господь милостиво подсказал нацепить их на пояс! Ладони плотно обхватили рукояти револьверов и все так же стоя на колене Леонардо выстрелил. Выстрелил в пытающегося соскочить с лошади арбалетчика, во второго неизвестного, что рубился с Пиллини. И следом, почти не целясь, два раза в невероятно крупного человека, лениво отбивающегося удивительным для этих мест восточным тальваром от яростно наседающего на него Бруно. А затем Леонардо выстрелил еще и еще раз, потому что лютые свинцовые осы, что жадно впились в плечо и грудь арбалетчика и небрежно раскололи голову второго неизвестного, беспомощно зависли перед лицом противника Бруно. Повисли хищными серыми кляксами и вдруг бессильно опали на землю расплющенными кусочками свинца. Леонардо даже проводил их падение ошалелым взглядом, не веря своим глазам.

— Мальчик-инквизитор, ты удивлен? Да, я это вижу. Ты раньше не сталкивался с силой Совершенных, мальчик-инквизитор?

Голос огромного человека был тягуч, протяжен и бархатен как мяв сытого и ленивого кота. Он словно наслаждался ситуацией, совершенно не волнуясь, что остался один против троих. Снисходительно улыбался, смотрел на Леонардо как на забавного зверька и не глядя отбивал тальваром резкие и размашистые удары шпаги Бруно, что уже не пытался как-то финтить, а просто рубил шпагой, как рубят дерево топором. Сила и напор, скорость и масса. Но ничего не помогало — Совершенный стоял незыблемо как гранитный утес, презрительно взирающий на бессильно разбивающиеся об него волны. Стоял, скалился, с ленцой и с виду совершенно расслабленно двигал правой кистью с зажатой в ней рукоятью изогнутого тальвара. И он смотрел, смотрел в глаза Леонардо самоуверенным взглядом охотника, не спеша подходящего к пронзенной стрелой лани, тщетно пытающейся встать на ноги. И он совершенно не обращал внимание на медленно поднимающегося за его спиной пошатывающегося Пиллини. Огромный человек смотрел на него как смотрит пропасть, как смотрит бездна, как смотрит беспросветное пятно мрака в ночи, что уже и не темнота, а кристально чистая, абсолютная Тьма. И Леонардо ощущал, как что-то истекающее из глаз Совершенного медленно вливается в него, обволакивает холодным туманом, заставляет опустить руки, наполняя подлой слабостью с тошнотворным привкусом гнилой болотной тины. И вот еще немного, еще всего-ничего и уже нет сил, нет желания что-то делать, двигаться, сопротивляться, жить. Нет желания, нет света. Как хорошо, что скоро наступит тьма…

— А-а-а! Проклятый сarbone! Ум-мри тварь!

Оглушающий вопль Пинелли разрушил наступившее безмолвье туго скрученное нитями тьмы с безвременьем. Словно обезумевший тур, что спасается от лесного пожара, Пинелли, низко пригнув голову и весь сжавшийся в тугой ком напряженных мышц, ярости и ненависти бросился на Совершенного.

Три стремительных шага, три быстрых рывка и стальное острие палаша — где, где он его взял? — должно, просто обязано было пробить спину Совершенного и проклюнуться в середине его груди.

Но Совершенный, словно у него глаза на затылке, делает короткий шаг в сторону, свиливая телом от палаша Пинелли и сбивает обухом своего тальвара очередной удар Бруно. Мгновенный разворот на месте и тело Пинелли падает под ноги Бруно, а голова бесстрашного домуазо с распахнутым в крике ртом катиться кровавым шаром в сторону Леонардо. И ему кажется, что Пинелли все кричит и кричит. Громко, яростно и бессильно. И кричит Бруно, рвет в безумном реве рот, словно от громкости его вопля зависят их жизни:

— Милорд! Красные! Красные патроны!

И Леонардо понимает его, делает несколько шагов назад, отступая, бросая Бруно на расправу Совершенному, потому что ему нужно время, ему нужна жалкая, скоротечная, драгоценная минута. И ему ее дает Совершенный. Сбив, отвод, короткий подшаг и холодной молнией падающий сверху тальвар безжалостно бьет в голову Бруно, роняя его лицом в снег. А Совершенный, остановившись на месте и небрежно обтирая окрашенное красным лезвие тальвара о ткань на спине куртки Бруно, размыкает плотно сжатые нити губ и говорит, капает отравленные издевкой слова:

— Может быть мальчик-инквизитор возьмет в руки шпагу? Или — голова Совершенного подобно голове огромного ворона наклоняется набок, а губы режет гнутой чертой презрительная усмешка — Или мальчик-инквизитор не умеет обращаться с той железкой, что у него есть? Может мальчик-инквизитор на самом деле не мальчик, а очень красивая девочка? Я люблю красивых девочек. И красивых мальчиков. Хочешь узнать, мальчик-инквизитор, что я с ними делаю, с красивыми мальчиками и девочками?