Но никто не отозвался. Все так же кружились пылинки в прямых полотнах солнечного света, трещала фитилем зачем-то зажженная Бруно свеча и скребла-шуршала еле слышимо мышь где-то в углу. И последней мыслью Леонардо, когда он спрятал в тайник флакон и уже прямо — ровно девять шагов, не семь — дошел до кровати и обессиленно уронил голову на огромную подушку была так себе, безответственно-трусоватая мыслишка: «Он подумает обо всем этом завтра. Все завтра».

А где-то там, где живут, рождаются и умирают во сне разума кошмары, их дети и другие чудовища, послышался еле-еле различимый смешок. Или это ему вновь показалось…

Глава четвертая.

Об изысках архитектуры проклятых эльдаров, о смене имиджа, о внезапных приступах гнева и ярости, и о том, что что-то внутри него обретает силу и власть и это Леонардо, наверное, нравиться.

Здание приората города Нуэлл не было построено, не было перестроено и не было передано властями города в дар Святой Церкви нашей. Здание приората было возведено.

Как возводят руки ввысь моля о милостях и прощении Отца Небесного, как возводят очи к бесконечной синеве неба, следя за нескончаемым бегом облаков, как превозмогают, гордо подняв голову, возводя свой дух на следующую ступень познания и понимания. И возведено сие здание было в незапамятные времена проклятыми высокомерными эльдарами, что нагло именуют себя Великими Древними. Оно было возведено тогда, когда люди еще бегали по лесам в доспехах из шкур и били друг друга по косматым головам мечами из отвратительно выплавленной меди. Так гласит легенда. Но легенды почти всегда лгут. Ну, на то они и легенды.

Строение неведомого предназначения — богомерзкий проклятый храм, дом могущественного владетеля или место общественных собраний, это никому не известно, было возведено на скальном основании. Возведено из переплавленного богомерзкой магией рубленного гранита и с высоты птичьего полета здание очень напоминало расползшийся под собственным весом купол церковного собора. И это казалось злой насмешкой, якобы случайным совпадением или же осознанными и намеренным выбором архитекторов. Но люди не летают как птицы, никто здание сверху не рассматривал и коварные замыслы, и недобрые усилия пропали втуне. Но все же такие же пологие дуги полусферы, вначале неимоверно массивные, а в конце еле видимые глазами, изящные и смелые в невероятно тонких пропорциях, вызывали обоснованное подозрение. Они неумолимо сходились в центр, в основание приземистой и толстостенной башенки с узкими как стрела прорезями окон. Внизу же «купола,» по кругу, растут дурными грибами извращенные подобия центральной башенки, делящие здание на сектора. Башенки разные — высокие и низкие. Круглые и широкие, башни-близнецы, башни-уродцы, все они несут одну функцию — это опорные колонны «купола» и связующие звенья между высокими стенами здания. Они разные, непохожие ни придаваемым им назначением, ни строением, ни видом, но все они неуловимо одинаковые. И идя мимо одной из них, ты ловишь себя на мысли, что ты тут уже был, здесь проходил, это ты видел. Но ты тут не был и быть не мог — не каждого и не всякого пускали за стены ограды приората и в его Северные и Южные крыла. И тревожащее чувство дежавю вдруг лишает тебя душевного покоя. Насыщенные же чернотой узкие окна-стрелы навевают на тебя какую-то тоскливую хмарь и портят твое самое лучшее настроение своим гадостным видом. И очень пугают. Так-как когда приходит время теней, то во мраке тебе блазнится что-то невероятно жуткое и страшное. Тебе кажется, что узкие окна без ветра вьются темной рваной бахромой и мерзко змеятся аки гады болотные. И масляно блещут на лунном свету своей поганой, свинцового отблеска чешуей.

А краска, любая краска — въедливая охра, несмываемый глобуал небесного цвета и цепкий ко всякой поверхности блеклый грунт ржаво-горчичного оттенка, на переплавленном граните не держались. Месяц и еще неделя, если нет дождей, и стены вновь черны как душа Проклятого. И тогда тебе начинает казаться, что забытые в веках неведомые строители насмехаются над нынешними пользователями их творения, а их прозрачные тени кривят безглазые лица в злых ухмылках. И это вновь пугает — хотя куда уж дальше? — это заставляет испуганно оглядываться и тебе вдруг чудится, что что-то неведомое с зубами-кинжалами стоит за спиной, жарко и предвкушающе дышит тебе в ухо и сладострастно касается твоей такой ранимой и беззащитной шеи холодным жалом раздвоенного языка. И тут ты выбираешь. Выбираешь между стыдом и позором, когда ты бежишь с диким воплем безумно испуганного человека от страшного здания или проявлением храбрости и смелости. И платишь за второй выбор сожжёнными мириадами нервных клеток и мелкими зарубками на верхнем клапане сердца. Зато ты одержал очередную победу силы воли. Насытился исполна преодолением и превозмоганием, оставаясь стоять на месте. Только потом у тебя иногда сам по себе дергается глаз, появляется седая прядь и по ночам, при полной луне, сняться мерзкие кошмары. Но это ведь ничто для истинных героев! Это ведь полная чепуха и незначимая ерунда для храбрецов и настоящих мужчин! Ведь правда? Правда же?