— Возможно он хотел сказать, не чужой, а чуждый? Чуждый им, их ереси, их непримиримый противник?

В голове Леонардо трескучей шаровой молнией мелькнула нелепая, несуразная и абсолютно не его мысль-фраза-цитата: «Никогда Штирлиц не был так близок к провалу». Что за Штирлиц? К какому такому провалу он близок? Что это за несуразный бред?!

— Мастер Черри, выньте кляп у исследуемого. Исследуемый Ксандр, что вы говорили про чужого, обращаясь к нашему брату министру?

Но арбалетчика молчал и только обжигал явно ощущаемой ненавистью членов малого трибунала. А затем вновь и опять распахнулась дверь в допросную, и старший конвоя оглушая басом доложил:

— Господа малый трибунал! Задержанные Паккета и Сюззи доставлены!

Отец Родригес обернулся, скрутившись телом в живой винт, разрешающе махнул рукой:

— Наконец-то! Давайте, сержант, заводите их!

Живой винт раскрутился обратно:

— Брат Леонардо — вы говорите, что делать мастеру Черри. Брат Олонсон, извольте проснуться! — из-за горного хребта бумаг раздалось «Хр-ра! Ох!» — Мэйстер Фавом вы будете присутствовать при допросе согласно измененной процедуре?

— Нет, отец Родригес. В присутствии Тайного представителя Третьего отдела и министра наказаний мое нахождение тут бессмысленно. И напомню — я мирянин, что не позволяет мне вмешиваться во внутренние дела Церкви. С вашего позволения я удаляюсь.

В глазах мэйстера Фавома явно читалось, что он очень хотел бы остаться и вмешаться, но… А в глазах отца Родригеса высвечивалось яркими буквами алмазной твердости утверждение: «Брезгуешь! Замараться боишься! И просто боишься!».

— Не задерживаю вас, мэйстер Фавом. Брат Олонсон отметьте в протоколе, что старший секретарь приората мэйстер Фавом, воспользовавшись своим мирским статусом покидает заседание малого трибунала и данное дело отныне является не открытым для мира, а внутренним делом Церкви.

Брат Олонсон качнул выбритой тонзурой в знак того, что им услышано и вновь скрылся в бумажном море как хищная U-501 выкрашенная в белый цвет для в Антарктике. Леонардо внимательно осмотрел приведенных караулом.

Перепуганная невысокая женщина, густо черноволосая, с тонкими чертами смуглого лица — в роду ее были мавританцы? — со страхом и мольбой переводила взгляд с одного святого отца на другого, заламывала не скованные руки и прикусывала ровными здоровыми зубами трясущуюся губу. По щекам ее бесконечно текли слезы, торя извилистые дорожки на испуганном лице. Рядом, сжатым комочком, до побелевших суставов вцепившись в платье матери, застыла девочка лет десяти-одиннадцати. Трудно определить точно — худая, явно недоедающая, забитая. Потерянный взгляд уткнувшийся в пол, прерывистое дыхание. Ребенок ничего не понимал — зачем он здесь, кто все эти люди и что они хотят от них с мамой, но был переполнен до краев ужасом неизвестности. Вот-вот капнет крайняя капля и тельце ребенка обмякнет, прячась в спасительной пустоте обморока.

Взгляд женщины, безумно перескакивающий с лиц отцов-инквизиторов на стены допросной, столы с бумагами, устрашающие устройства и холодно изливающие из себя блеск стали инструменты мастера Черри наткнулся на висящего на ремнях арбалетчика и застыл, окаменел:

— Ксандр? Это ты, Ксандр? Ксандр!

Головка ребенка чуть приподнялась на звук голоса матери, взгляд из исподлобья, влажный блеск глаз напуганного звереныша:

— Папа? Милый папочка?

Арбалетчик на ремнях застонал-зарычал, рванулся и вдруг успокоился, ощерился в торжествующем оскале, словно принял какое-то важное решение и намерился его осуществить. Но не смог. Мастер Слова быстро и ловко ухватил его за лицо левой рукой, правой стремительно мотанул вокруг головы широкую кожаную полоску, вбил ее, затягивая и проталкивая пальцами между зубов арбалетчика. Встряхнул чуть прикушенными пальцами и довольный собой и проделанным, ворчливо произнес:

— Ну вот! И болтать не помешает и язык себе не откусит! А то ишь шустряк какой, сбежать от меня задумал! — и тут же поправился — От нас, то есть.

Леонардо недовольно нахмурился — а ведь мог этот низший преподнести столь досадный сюрприз, мог. Раз и откусил он себе язык, два и захлебнулся кровью, три — у него море проблем, четыре — отец Родригес торжествует. Неприемлемо! Еще одно напоминание, еще одна зарубка — низшие способны неприятно удивить. Ему нужно быть более внимательным и предусмотрительным.

— Мастер Черри! Будьте добры, закрепите… Гм… Устройте на вашем crucis девочку. И как … — Леонардо недолго помолчал, подбирая слово, затем мысленно махнул рукой — ну и что, что он повториться? — И как устроите, срежьте с нее одежду. Всю одежду. Конвой!

— Слушаем вас, святой отец!

— Заключенного Амати Рато в допросную.