А вот то ваша (вычищено) мне никак неведомо. На башке то у него мешок был, сам же всем телом в плащ, как гусениц в кокон. Ну весь закутанный аж до ног. И высокий он такой, под свод камеры почти. А, еще руки его до локтей видны были. Сильные такие руки, пальцы как клещи, что на левой стене висят. И с метками. С черными точками как от пороховых ожогов. Но связанные они были крепко! Я еще тогда его милости колодки из освященного железа или оковы цельные предложил заместо веревок, а его милость мне отвечает — хватит тут, мол, и крепкого вервия. А так и все, более я и не видел ничего — темно в допросной было. А я у самой двери стоял, почти на выходе».

Хм-м и еще раз хм-мм….

Леонардо встал, прошелся несколько раз от двери до камина, раскрыл одно закрытое им окно, затем второе. Дружелюбный весенний ветер ворвался в помещение, разорвал легкой прохладой натопленную духоту кабинета на тяжелые полотна. Принес на своих невидимых крыльях гомон птиц, отрывистые звуки голосов. Звучный и чистый звон расковываемого металла от кузнечных мастерских. И просто разный шум.

Шум проснувшегося, живущего, торгующего, работающего города. И тепло. Нежное, как касание ладони матери, весеннее тепло. Добрая Дева Весна изгоняла злой холод Сестры Зимы напористо, неутомимо, сердито и непримиримо, как ведут себя все близкие родственники между собой.

Леонардо вернулся к столу, встал к пюпитру, резким движением раскрыл регистрационный журнал, быстро пролистал его страницы. Затем пробежался пальцами по входным листам книги допросного яруса. Чуть помедлив, вновь перебрал уже просмотренные и не осмотренные допросные документы. Не вчитывался, так, проглядывал по диагонали, выхватывая цепким взглядом лишь номера, даты и краткие кусочки текстов.

А вот это уже очень и очень интересно! Нет абсолютно никаких записей допроса человека в плаще, что вел его милость отец-инквизитор, нет и записей в регистрационном журнале исследуемых и отметок на входном листе в допросный блок. И не подтверждено нахождение никакого исследуемого с крепкими связанными руками и мешком на голове в допросной. Ни в какой. Ни в двадцать третьей, ни в семнадцатой, ни в девятой. Пятая и третья допросные закрыты, там перекладывают своды, расширяют и укрепляют стены, меняют подгнившие полы.

Ничего нет, словно призрак с веревкой на руках был призван отцом-инквизитором, а потом им же развеян руной изгнания Кано. Есть только показания безымянного стражника второго класса.

А безымянного ли? Где же это было? Где эта выписка? Вот она!

«Известно же нам, что на третий день недели стражник второго класса Жан Кломье, по прозвищу «Два пальца», уроженец Льежа, что состоит на службе в страже приората семь полных лет, пять месяцев и три дня, снова пошел пить вино и более уже на службу не явился».

Вино, вино, губит людей оно…

Ну тут и так все ясно — лежит где-нибудь под снегом, бедолага Жан, «подснежника» изображает. И явиться более на службу не может, так как мертв. Полностью и окончательно. И душа его уже давно успокоилась в Светлых рощах на Той Стороне, а не мечется неприкаянным призраком на месте убийства.

Почему он был в этом полностью убежден, Леонардо анализу подвергать не стал. Вот есть абсолютная уверенность в этом и все. А вот насчет души отца-инквизитора Гнесса фон Руст такой уверенности у него не было.

Хотя его милость отец-инквизитор Святой Конгрегации так же не явился на службу в приорат после дневной прогулки на берегу реки. Не смог он это проделать, потому что тоже уже лежал, остывая на заснеженном берегу проткнутый насквозь от макушки до паха «острым длинным предметом, предположительно, железным заточенным прутом».

И ни единого следа, ни единой отметины на расстоянии десятков метров, кроме короткой цепочки его следов. Словно стальной прут упал с неба, пронзил отца-инквизитора от головы до пят и растворился в нем как кусок льда. Расплылся в ничто в горячей крови неукротимого и несгибаемого борца с ересью, нечистой магией, проклятыми Господом нашим нелюдями Совершенными и чуждыми миру людскому эльдарами.

Кстати, первым его тело нашел семилетний мальчишка, сын пекаря и почти успел обобрать покойника, когда его спугнули подмастерья из квартала ткачей. Что за времена, что за нравы! Сопливый мальчишка обирает труп отца-инквизитора!

И вот тогда сонное болото городка Нуэлл всколыхнулось. Ордос Маллус и Ордос Еретикус заполнили город своими представителями. Дочери Битвы сменили городскую стражу, без всякого уважения изгнанную со всех постов и унизительно, по сути действий, запертую в казармах. А по брусчатке улиц города неумолимыми молохами загремели стальные сапоги Ангелов Смерти, высекая снопы искр из мерзлого камня. В центре же площадей, на окраинах города и берегу реки завозились технобраться со своими непонятными механизмами. Стальными, с бронзовыми вставками, сочащимися смазкой, вспыхивающими желтыми огнями и словно бы почти живыми. Чуждыми и пугающими. А весь берег реки был вытоптан до мерзлой земли представителями Святой Конгрегации и лишь место убийства инквизитора оставалось нетронутым, охраняемое неразговорчивыми и суровыми Серыми братьями-рыцарями.