Дивным я не назвал бы его даже в страшном сне. Болела голова. Взлетающие и заходящие на посадку вертолеты, рев реактивных турбин. Самолеты мчались на боевые задания, вдалеке грохотали разрывы. Артиллерия, словно по часам, выдавала канонаду.

Знатно подготовились. Сколько ж в этой операции задействовано техники?

— Есть таблетка анальгина? — спросил, едва оказались под тентом.

— Под язык. Рассасывать, — пояснила, выудив из нарукавной сумки мятый, битый жизнью и временем блистер.

Бутылка минеральной воды, два стакана, россыпь истерзанных рисунками бумаг. Бейке повезло: личный походной шатер, как у всех офицеров.

— Интересную, говорят, ты выдал Берсеркину идею.

— Утвердили?

Кивнула в ответ, рукой указала на стул. Грузно сел, сна ни в одном глазу, но усталость вцепилась похлеще немецких гончих.

— Молодец. Мне нравится. Все с теми же девчатами?

— Нет. Ротировать состав, давать возможность применять свои навыки на практике. Подбирать группу по цели: имеет смысл взять пару штурмовиков на взятие укрепрайона и медиков на случай вызволения пленных или раненого.

— Хорошо мыслишь, рядовой.

— Берсеркину понравилось?

— Моя идея? Да.

Меня взяло справедливое возмущение — почему ее? Ответ не заставил долго ждать.

— Я предлагала ему то же самое задолго до твоего появления. Думала, будет больше возможностей подобраться к особняку Скарлуччи, выудить из него сердце.

— Тогда почему утвердил сейчас? Не тогда?

— Тогда он мне ответил, что девицам не место там, где мужчины проливают пот и кровь. Конечно, он сказал грубее. Не со зла, ты бы, — указала в прорезь окна на тентовую казарму, — не хотел их уберечь?

Кивнул. Берсеркин — большой души человек.

— Сейчас поменялось. Ты доказал, что сборная солянка слабых, но хорошо подготовленных бойцов может действовать эффектно и эффективно.

Прищурился, к слову, обо всем этом. Кажется, пришло время собирать камни.

— Бейка, против кого воевали Восемь?

Стоявшая ко мне спиной командующая нехотя, вполоборота развернулась. Взгляд из-под уставших, опущенных век.

— Против ружемантов, ты же знаешь.

Да. Знаю то, что рассказывали. А хотелось бы правду.

Бейка молчала, как плеть, ожидая будущего вопроса.

— Я видел в видениях… В этих, что заложены в руж-волнах, все совершенно иначе.

— Почему думаешь, что врут другие?

Глянул на собственные руки. Наступай на Восемь не абстрактные враги, а истинные ружеманты, не оставили бы от них даже воспоминания.

Командующая догадалась, о чем думаю, по взгляду, выдохнула.

— Разве у ружемантов не могло быть сподвижников? Наемников, приспешников?

— Целая армия с танками? А зачем? Они обладали возможностью заражать оружейной чумой, обращая почти любое оружие… не знаю, во что угодно.

— Ты уже получил погоны, рядовой? Говорят, они идут на плюс к интеллекту. Начинаешь соображать как офицер.

— И все-таки? — вместо шуток желал истину.

— Восемь оказались на заслоне между поселениями и бандитами.

— Странные какие-то бандиты.

— Какие были, Потапов. Боевики, террористы, грабители. Можно называть как угодно. Ружейная чума выкосила немало людей. От огнестрельного хотели отказаться, но что делать с мастерами, достигшими высокого уровня? Могли перочинный нож при помощи мутагена разложить в пулемет. Ты и сам, вижу, преуспеваешь.

Посмотрела на «Арес» у моих ног. Завидный ствол, такого во всем Царенате не сыскать.

— Ну, допустим. На Восемь напали не ружеманты? Просто шайка-лейка? С тяжелой техникой, боевыми техническими костюмами?

— Что помнишь про историю Царената?

А он-то тут при чем? Озвучить не успел, Ириска спешно подсказала про смутные, кровавые времена.

— Эти бандиты — войсковые подразделения Варшавии.

Глянул на карту, кажется, там должна была быть Польша…

— Входили в Царенат. Долго сидели на дотациях. Как только сытые времена закончились, затянули потуже пояса. Поднимать экономику почти с нуля трудно, если не невозможно. Для них оказался последний вариант. Когда пришли ружеманты, их бедность вышла на новый виток. Царенат оставил им оружие, технику, при творящихся внутри политических штормах стало не до разбирательств.

— Значит, там власть захватила военная хунта? Но почему в этой Варшавии никто не был обращен в шавов и серво, как сейчас?