Поставил палатку, шатер я отправил с Хорном. Развел костер — запас дров забрал из пятна, повесил котелок, поставил на плоский камень рядом высокий чайник. Здесь я надолго. Если, конечно, ничего не произойдет. Теперь можно было и тирков освобождать от поклажи.

Первым снял пленника. Тот был в сознании, смотрел со страхом, занес его в палатку.

— Что же наконец-то нам никто не помешает и мы можем поговорить спокойно по душам, готовься, — сообщил я жрецу, а тот вздрогнул.

40.03.589−2.04.589 от основания Новой Империи, земли Хаоса и Тьмы

Да, я предполагал, что мне предстоит выслушать. Однако, даже при всем этом, приступив к дознанию, обозначил затем допросы, как погружение во Тьму и общение со Злом, злом с большой буквы, с больших букв. Задушевные «беседы» протекали практически без перерыва и в этот вечер и ночь, как и последующие полтора дня. Конечно, по-хорошему разговор с ин Наоростом должен был продлиться минимум пару-тройку недель — слишком крупная рыба попалась в сети, но время поджимало.

Пять дней, которые дал мне Оринус на поиски шакала уменьшались из-за демонстрации Волчицы и собственного лица жрецу. Конечно, он вряд ли понимал, сколько времени тогда и сейчас прошло, на это и был изначальный расчет, но лучше полностью подчистить следы, использовав стирание памяти. И еще, это требовалось, чтобы ни одна сука не узнала большей части рассказанного им мне. Выясняя же подноготную твари — такой шаг оказался единственно-верным. Первые сутки я спрашивал обо всем, на что не имелось запретов из-за клятв, как перед божествами, так и перед аристо. Впрочем, и информация, не попадающая под категорию «особо-секретной», являлась настоящей бомбой. Поэтому решил форматировать его память два раза. Информация того стоила, изначально же хотел приберечь одну возможность на будущее.

А, когда начался разговор без купюр, то есть я снял все ограничения со жреца, к его ужасу, то он заскулил, забился в истерике, однако «Оковы Боли» не позволяли откусить даже язык, хотя попытки имелись.

Монстр испугался по-настоящему, до этого часто срывался на угрозы:

— Юнец, ты сдохнешь страшно! Ты не понимаешь каким силам бросаешь вызов! И не поможет твой Эйден! После придет черед твоего младшего брата и всей вашей семейки! Отпусти меня, или я лично буду… — видимо думал, что раньше общался с моим близким родственником, а не со мной. В такие моменты ин Наорост заходился в безумном смехе. Боль помогала приводить в чувство пленника, а на эскапады я внимания не обращал, игнорируя их напрочь. Задавал вопросы только по делу.

Всегда считал свою психику закаленной до предела. Однако здесь, чтобы давить эмоции, мне приходилось прибегать к аутотренингу, отвлекаться на запредельные физические нагрузки, выплескивая ненависть и ярость. Помогала воле подготовка к встрече со Жнецом. Старался учесть все, даже летающего противника. Поле боя выбрал перед ущельем, ведущим в мой лагерь. Здесь имелось множество скальных выходов, служащих превосходными укрытиями, ямы, овраги, валуны, а еще между двух из них можно было разметить овал портала, который трудно было заметить, как сверху, так и с земли. Израсходовал две трети имеющихся магических мин и алхимических гранат, совмещая их. Не забыл и про иллюзии.

На второй день организовал тайник среди скал за пределами безопасной области, в абсолютно неприметном месте. Благодаря нечеловеческой силе и «Кровопийце», который легко резал камень, справился довольно быстро. Все культовые предметы Раоноса были сложены в непромокаемую сумку, похожую на земной саквояж, а она уже помещена в мешок Рунигиса. Сначала провел испытание на поверхности, используя самый продвинутый режим сканера, который продемонстрировал лишь пустоту. После клад оказался на глубине чуть больше полутора метров. Недоступной даже для моего «Взора Арракса». Камни душ и Слезы Нирна оставил себе.

Тренировки и работа не отвлекали от самого важного — получения новых данных, наоборот, они помогали осмыслить беседы, уложить все в голове, чтобы затем задавать очередные правильные вопросы, от которых визави корежило, как черта от святой воды.

«Оковы Боли» заставляли ин Наороста говорить правду, сам он не отличался стойкостью. Давно замечено, и не мной, что садисты в большинстве своем боялись до безумия, когда к ним начинали применять их же методы. Жрец же в начале каждого монолога, отвечая на короткие вопросы, говорил неохотно, но затем вдохновлялся и едва не впадал в экстаз от собственных же рассказов, плотоядно облизывал губы, глаза его начинали лихорадочно блестеть. Он обожал нарушать любые табу, творил такое, что в голову не могло прийти и мне, не раз и не два подвергавшемуся ментальным воздействиям ксеноматок. Маньяк наслаждался чувством беспредельной власти над живыми разумными. И виной всему, кроме безумия некоторых последователей, — злые боги, щедро одаривающие паству.