— В тот день она не собиралась идти на реку, у нас были гости, Баттискомб её ждал… Она расстроилась из-за разговора со мной и пошла. Руперт потом сказал, что это из-за меня она взяла лодку и утонула, что если бы не наша ссора… Не было ни одного дня, чтобы я не вспомнил об этом. И знаете, наверное, очень низко — испытывать такие чувства, но когда нашли её тело, мне стало легче. Неизвестность была… гнетущей. А ещё я знаю теперь, что это не моя вина… Она погибла не из-за того, что расстроилась из-за меня, совершила какую-то глупую ошибку с лодкой и не сумела выплыть. Кто-то хотел её смерти. Есть виновный. И это не я. Это ужасно — так думать о кончине собственной матери?

Дэвид заглянул ей во глаза насколько позволяли сгущающиеся сумерки.

Айрис ответила не сразу. На такой вопрос было очень сложно ответить, по крайней мере, сложнее, чем сделать логическое умозаключение.

— Я не считаю, что это низко. Смерть — одна боль. Вина — совершенно другая. То, что вам больше не больно из-за вины, не значит, что не больно вообще.

— Спасибо, — едва заметно улыбнулся Дэвид.

Он оттолкнулся ногами от земли, и качель сильно качнулась.

— Почему вы не расскажете инспектору, из-за чего поссорились с матерью? Он ведь из-за этого спора и подозревает вас.

— Хочу сохранить некоторые вещи в тайне. Конечно, если мне на самом деле будет грозить тюрьма, я расскажу. — Дэвид Вентворт сошёл с качели. — Мы поссорились из-за книги. Если я скажу, Годдард всё равно в это не поверит. Думаю, в его представлении люди не ссорятся из-за книг так, что на весь дом слышно.

— Вы так бурно обсуждали книгу?

— Не совсем. У нас были очень разные мнения насчёт того что делать с книгой дальше.

Больше Дэвид ничего не сказал. Он позвал Наггета, и они все втроём пошли к дому.

Слова Дэвида Вентворта долго не шли у Айрис из головы.

Не было ни одного дня, чтобы я не вспомнил об этом.

Шесть лет он жил, не зная, жива она или мертва, но всё равно чувствуя подспудную вину за её исчезновение. Жил в доме, где всё было оставлено в таком виде, словно леди Клементина могла вернуться в любой момент, где ощущалось её живое, настоящее присутствие.

Тело в кенотафе, тело на лодке 'Je reviens’²… Какие бы беды не сулили они в дальнейшем, они давали ответ на самый главный и мучительный вопрос. Она мертва. Наконец мертва.

* * *

¹ Минсмит — начинка из сухофруктов, специй и жира для приготовления традиционных пирогов, которые готовят в рождественский период.

² «Je reviens» (фр. «Я вернусь») — название затопленной лодки, в которой было найдено тело Ребекки де Винтер в романе Дафны Дюморье «Ребекка».

11 сентября 1964 года

На следующий день в Эбберли прибыло сразу двое гостей: капитан Марч, военный в отставке, занимающийся частными расследованиями, и мистер Баттискомб.

В доме уже не было прежней тишины. Присутствие капитана Марча и вовсе не ощущалось, а вот громкий голос мистера Баттискомба разносился по комнатам. А потом ещё и нспектор Годдард вместе с детектив-констеблем приехали из Стоктона взять показания у Баттискомба и сделать некое заявление.

Айрис не слышала, о чём инспектор разговаривал в курительной с Баттискомбом, но, судя по всему, в основном про наследство. Потому что когда дверь открылась, было слышно, как Баттискомб всё пытался что-то втолковать инспектору про трастовый фонд. Потом все члены семьи, частный детектив и полицейские прошли в малую гостиную.

Конечно, Айрис учили, что подслушивать нехорошо, но разве она могла удержаться? В доме было множество проходных комнат с несколькими дверями, так что она другим путём прошла в библиотеку и прижалось ухом к той двери, что вела в гостиную.

Слышно было на удивление хорошо.

Инспектор рассказывал о том, что ему на настоящий момент удалось выяснить об обстоятельствах смерти леди Клементины.

— Хочу начать с того, что леди Клементина Вентворт была убита. Ей нанесли пять ударов тонким острым предметом, вроде ножа или стилета, в грудную клетку и левое подреберье. Два из них смертельные. Лезвие прошло между четвёртым и пятым рёбрами и вошло в сердце. Удары были нанесены со спины.

В гостиной послышался шум голосов, но так как говорили все хором, было невозможно ничего разобрать.