― Я только помню, как рассказывала им, что он был хорошим водителем. Что он не мог попасть в аварию. Мне хотелось спросить, почему они так уверены, что это был несчастный случай. Отец однажды рассказывал мне, что при отсутствии мотива убийство легко могло сойти с рук. Пришла соседка, а я сидела в своей комнате, пока не взошло солнце, вновь и вновь думая об одном: может, все же был мотив, может, кто-то захотел причинить ему вред.

Она замолчала и посмотрела на Ричарда, ожидая, что он подбодрит ее продолжать. Но он смотрел сквозь нее, не встречаясь с ней глазами, потом медленно перевел взгляд на часы.

Понедельник, 23 января, 1961

Джордж Кэннон, сидя на жестком деревянном стуле у больничной койки жены, смотрел, как по трубкам, тянущимся от ее бледного предплечья к трясущейся машине, ползут ручейки крови. Он сидел здесь уже сотни раз, держа ее за руку, разговаривая сутки напролет, пока диализ ^[25] делал то, с чем не справлялись ее почки. Однако сегодня, когда он смотрел на ее истощенное тело и слушал напряженное дыхание, его не покидало ощущение неправильности происходящего. Казалось, минуты тянулись, будто часы, а ночь маячила впереди бесконечной черной дырой.

Он взглянул на тикающие часы. Десять вечера. Он не смог уйти, пока она не вернулась в палату. Все ее тело покрывали синяки от уколов бесконечных игл и, по его убеждению, от слишком грубого перемещения с кровати на кровать. Казалось, они никогда не заживали ― местами зеленые, где-то темно-фиолетовые, на бедре ― сразу пять, почти черные, словно бы сам дьявол оставил отпечаток руки, пытаясь утянуть ее вниз.

Старшая медсестра настаивала, чтобы он ушел в конце дня; он же хотел быть здесь. В конечном счете, его должность старшего суперинтенданта ^[26] суссекской полиции сыграла свою роль, и ему позволили остаться. Хотя его решение и не зависело от ее согласия или отсутствия такового. Он терял контроль над всеми аспектами своей жизни, и никакая медсестра, да и никто иной, не смогли бы заставить его покинуть сегодня свою жену. Не тогда, когда каждая минута сна или яви, что он проводил вдали от нее, казалась серьезной ошибкой с его стороны. Скоро, очень скоро она его оставит, и он вечно будет ненавидеть себя за то, что покинул ее, пока она была еще жива.

Тук-тук-тук. По тихому коридору к ним направлялась старшая медсестра, стук ее каблуков становился все громче. Джордж посмотрел на лицо жены, проследовав по линии ввалившихся скул вниз к губам, таким сухим и потрескавшимся, что они кровоточили по краям.

― Она хочет пить, ей нужно больше воды, ― бросил он, когда медсестра вошла в палату.

― Мистер Кэннон, ― вздохнула она. ― Она все еще на пяти жидких унциях ^[27], мне не позволено давать ей больше.

― А вы можете еще раз проверить? Она умоляла дать ей воды. Это и в самом деле имеет значение? Она ведь умирает, ради всего святого… ― он запнулся, глядя в уставшие глаза медсестры.

― Я знаю, это тяжело, ― проговорила она, проверяя работу машины для диализа. ― Но еще есть надежда, что мы найдем ей донора. Тогда у нее будет шанс. Может, вам поехать домой и немного поспать, мистер Кэннон? Мы о ней позаботимся.

― Я не поеду домой, ― Джордж встал.

― Как хотите, ― сухо отреагировала медсестра, поворачиваясь, чтобы уйти. У самой двери она обернулась, на ее подбородке блеснули редкие волоски. ― Процедура вскоре закончится. Когда машина остановится, прошу вас, найдите меня, и я ее осмотрю.

Он уже переживал это все ― отчаяние, безнадежность. Тело Хелены отвергло почку, которую ей пересадили два года назад. Он тогда обратился к Отцу Бенджамину с просьбой помолиться за нее. Ответ на молитвы был получен. Но в тот день их жизни изменились навсегда.

Время Хелены стремительно утекало, но для нее нашли почку. Однако в тот самый день, когда можно было бы праздновать ее возвращение к жизни, исчезла их дочь Китти. Они отчаянно искали ее два дня и две ночи, пока, наконец, не обнаружили грязное, ослабленное тело дочери в канаве в двух милях от престонской церкви. И Джордж, жене которого проводили трансплантацию в одном крыле больницы, а в другом лежала в коме его дочь, заключил сделку с Господом: если придется пожертвовать одной из них, то пусть это будет Хелена, а не Китти. И, кажется, два года спустя ему припомнили эти молитвы.

Он стоял, глядя на свое отражение в стекле. В окно гулко колотил ледяной дождь. В голове пульсировало так, словно череп готов был разорваться изнутри. Он повернулся и посмотрел на Хелену. Он не мог уйти, но и оставаться было невыносимо. Для него больше не было покоя, ― от себя не убежишь, и это сводило с ума.