— И чем, во имя Господа, вы занимаетесь? — бросила Сестра Эндрюс, ее круглые щеки вспыхнули от злости. — Мне рассказать Матушке Карлин, как вы праздно болтали, пока другие трудились в поте лица?

— Нет, Сестра. Простите, Сестра, — пробормотала Айви, толкая тележку. Эльвира семенила за ней следом, как испуганная мышь. — Матушка Карлин попросила показать девочке гладильную комнату, — добавила она, — чтобы она знала, куда идти вечером.

Сестра Эндрюс тяжело вздохнула и окинула их взглядом, затем развернулась и направилась к темной лестнице в конце коридора. Включила тусклый свет и начала спускаться; каблуки ее ботинок глухо стучали по ступенькам.

Айви обернулась, знаками показывая Эльвире держаться ближе к перилам. Когда они спустились, Сестра Эндрюс сняла с пояса связку ключей и открыла тяжелую дубовую дверь. Айви бессознательно взяла Эльвиру за руку, чтобы провести между гладильными прессами. В комнате царила невыносимая духота. У каждого пресса размером с обеденный стол стояла девушка в коричневой робе. Все с покрасневшими лицами и огромными животами, двигаясь так ловко, как только позволяло их положение, толкая горячие гладильные прессы вверх и вниз над разложенными простынями. Сестра Эндрюс остановилась возле огромного стального ската и повернулась к девочке.

— Этот скат ведет сюда из сушильной комнаты. Каждый вечер, как только прозвонит колокол, ты будешь спускаться сюда, принимать и складывать в корзину сухие простыни. — Она указала на огромную корзину из ивовых прутьев с колесами, стоящую в дальней части комнаты. — Потом, готовясь к утру, будешь поровну делить простыни между девушками. Думаю, дитя, тебе не нужно объяснять, что случится, если работа не будет выполнена, как должно?

— Нет, Сестра, — прошептала Эльвира, голос ее был едва слышен в окружающем шуме.

— Тогда поставь тележку у двери, — посоветовала Айви.

— У какой? — спросила Эльвира, бросив взгляд на маленькую дверь в дальнем конце комнаты, а затем на другую, уже большего размера, в противоположной стороне.

— Говорить будешь, когда к тебе обратятся, — бросила Сестра Эндрюс, отвесив девочке оплеуху. — У этой черной двери. Твоей глупой голове не пристало даже думать о какой-либо другой двери. Мы же не ошиблись, отправив тебя спать к азиатам? Говори, дитя. — Она подошла ближе, и Эльвира съежилась.

— Нет, Сестра, — пролепетала она, так сильно сжав пальцы, что они совершенно побелели.

Айви взглянула на маленькую дверь. Ходили слухи, что та вела в туннели под домом. Девушка никогда не видела, чтобы кто-то ей пользовался, а Патрисия предупреждала любой ценой избегать даже упоминания о том, что же может за ней скрываться. Она говорила, что слышала разговоры о туннеле, ведущем к резервуару и кладбищу, насквозь пропахшем смертью.

Оставшуюся часть дня Эльвира работала усердно и спокойно, делая все точно так, как показала ей Айви. Девушка ожидала, что малышка начнет уставать и медлить, жаловаться на стертые ладони или боль в плечах. Но жалоб не было, и к концу первой недели она, казалось, привыкла к непосильной работе. Когда Сестры не смотрели, Айви ей помогала, не испытывая ни малейшего раздражения, просто надеясь сосредоточиться на чем-то еще помимо своих мыслей.

Девочка вела себя спокойно, на вопросы отвечала осторожно. Но в те драгоценные минуты, что они каждый вечер проводили вдвоем в сушильной комнате, Айви мягко, но настойчиво пыталась вытянуть из нее как можно больше. Постепенно девушка выяснила, что Эльвире шесть лет, скоро исполнится семь, и спит она в комнате на чердаке. Что первые шесть лет жизни девочка провела в приемной семье, но затем ее вернули в обитель Святой Маргарет, потому что она «сделала что-то плохое». Она не говорила, что именно, и Айви действовала осторожно, мысленно репетируя вопросы, что так отчаянно хотелось задать, прежде, чем произнести их вслух. Существовала некая невидимая черта, которую Эльвира явно боялась пересекать. Когда Айви спрашивала об окровавленных бинтах на руках девочки, или о том, есть ли на чердаке другие дети, и хватает ли ей еды, руки Эльвиры начинали дрожать, и она замолкала.

Сделав несколько попыток выяснить правду, и видя, как Эльвира пытается сдерживать слезы после подобных вопросов, Айви отступила, начав говорить о другом. О том, что позволяло выбраться из обители Святой Маргарет и вернуться в мир, по которому обе так отчаянно скучали. Они мечтали очутиться в огромном поле в летний полдень, растянуться на покрывале на мягкой траве и, греясь на солнце, поедать все то, что так любили. Хлеб с сыром, пышные пирожки со свининой, пшеничные лепешки с вареньем и хрустящие красные яблоки.

Но однажды утром Эльвира не появилась у дверей прачечной.

Айви провела в тревожном ожидании целый день. Она молилась, чтобы причиной отсутствия девочки была найденная для нее новая любящая семья. Но боялась, что действительность окажется намного более зловещей. Она умоляла Патрисию выяснить, не попала ли Эльвира в лазарет. Но девочки и там не оказалось.