Не могу перестать плакать, даже из страха, что меня отправят в сумасшедший дом, если не приду в себя. Не могу есть, так что в руках и ногах почти не осталось сил. Часто обжигаюсь о машины в прачечной. Но почти рада физической боли, потому что хоть на краткий миг она облегчает душевные страдания.

Прежде я всегда считала себя сильной. Ничто не могло меня сломить. Даже после смерти отца я нашла способ выбраться из уныния. Ведь я была свободна. Могла гулять, смотреть на звезды и воображать, как он смотрит на меня сверху. Но с тех пор, как я приехала сюда, мне не позволяли покидать стен обители. И с каждым днем я все сильней ощущаю, как здешний воздух меня душит.

С той ночи в кабинете Матушки Карлин бывают моменты, когда я не могу дышать. Остается только сжаться в комок и ждать, пока пройдет приступ. Я не могу спать. Лежу без сна всю ночь, а в голове проносятся мысли о Розе. Где она сейчас? Куда ее забрали? Здорова ли она? Счастлива? Я все еще чувствую запах ее кожи, помню, как она двигалась внутри меня. И там, где была Роза, ощущаю пустоту, которая день за днем, словно черная дыра, высасывает из меня жизнь.

Если же удается задремать на краткий миг, я вижу вас с Розой. Ты несешь малышку на плечах, а она ест мороженое. Мы гуляем вдоль причала. Я чувствую на лице соленый воздух, а внутри — чистое счастье. А потом я просыпаюсь и понимаю, где нахожусь. И снова медленно схожу с ума. Меня больше ничто не радует, словно между мной прежней и мной теперешней встала невидимая стена. Ежедневно я напоминаю себе, что я — Айви, у меня были длинные рыжие волосы, что меня любили. Но с каждым днем голос внутри становится все слабее. Я скучаю по школе, по своим друзьям, по прежней жизни. По тебе, Алистер. Почему ты не приходишь за мной? Вскоре от той Айви, что ты знал, ничего не останется. У меня уже отняли ребенка. Так зачем забирать и все остальное? Мое будущее, мечты, любовь? Почему бы просто меня не отпустить? Разве я мало страдала?

Остальные девушки смотрят, как я плачу, но даже не пытаются утешить. Разговаривать запрещено, наказание будет жестоким. Иногда я смотрю на кривящиеся от ненависти лица монахинь, избивающих тощих, сломленных девчонок. И думаю, насколько же они безнадежно несчастны, если ведут себя подобным образом. На самом деле, мне их жалко. Ведь они — такие же жертвы, как и мы. И тоже страдают. Пусть монахини олицетворяют собой обитель, но не они нас сюда поместили. Это сделали люди, которые должны были о нас заботиться. Но вместо этого бросили. Наши возлюбленные, родственники, врачи, священники… Если бы они не повернулись к нам спиной, кровати обители Святой Маргарет были бы пусты.

Меня больше не волнует, отправят ли меня в сумасшедший дом. Что может быть хуже, чем этот живой ад? Работать в прачечной с момента пробуждения и пока от усталости не подогнутся ноги. Чтобы оплатить долг, мне предстоит терпеть все это еще несколько лет.

Я мечтаю сбежать, но за нами везде наблюдают. Не смотрят лишь ночью в спальне. Но окно от земли в сорока футах. Если бы не Роза, не мечты, что однажды мы будем вместе, я бы его разбила и прыгнула вниз.

Я не могу умереть, не сказав, что любила ее и отчаянно хотела удержать рядом. Прошу, если ты однажды ее встретишь, покажи ей эти письма. Хочу, чтобы она знала, как сильно я ее любила, что каждую минуту отчаянно желала прижать к себе. Скажи, что у меня не было выбора, мне пришлось от нее отказаться. Скажи, что я за нее боролась.

Теперь я знаю, что ты меня не любишь. Ведь ты прочитал все письма, но оставил меня гнить здесь. Ненавижу тебя за то, что ты с нами сделал. Однажды ты об этом пожалеешь.

Айви

Понедельник, 6 февраля 2017

Выровняв дыхание, Сэм во второй раз направилась по мощеной дорожке к «Розовому коттеджу». Она пыталась расслабиться. Хотелось, чтобы эта беседа прошла для старушки как можно менее напряженно. Когда Сэм впервые увидела ее два дня назад сквозь струи дождя, то не обратила особого внимания. Теперь же, в строгом свете дня, не составляло труда определить возраст женщины. Он отражался на ее коже, на том, как она, сгорбившись, цеплялась за ходунки, словно боялась упасть. Сэм мысленно прикинула: если Айви родила Розу в 1957, тогда матери Айви сейчас должно быть около ста лет.

— Здравствуйте, вы получили мою записку? — улыбнувшись, спросила Сэм.

— Да, — проговорила женщина. В уголках ее рта возникла слабая улыбка. — Должно быть, ты — Саманта.

— Да, — живо подтвердила Сэм. — Очень приятно с вами познакомиться.

Тонкие руки женщины лежали на ходунках фирмы «Зиммер». С шеи на цепочке свисали очки.

— Я — миссис Дженкинс. Хочешь войти?

— Да, с удовольствием, — проговорила Сэм.

Миссис Дженкинс подвинула ходунки, чтобы Сэм смогла пройти внутрь. Девушка потянулась, чтобы ей помочь.

— Я справлюсь, — сказала старушка. — Милая, закрой дверь. И буду благодарна, если разуешься. Я стараюсь соблюдать чистоту.

— Без проблем, — проговорила Сэм, сняла ботинки и поставила их у двери.

— Хочешь чашку чая? — спросила миссис Дженкинс, направляясь вглубь коридора.