Все следующие недели Китти отказывалась принимать происходящее. Она чувствовала, словно теряет разум. Прочитанные письма не давали ей покоя. Желание поквитаться с теми, кто был в ответе за смерть Айви, стало непреодолимым. У нее в мозгу часто возникали яркие сцены, преследуя днем и ночью; словно немое кино. Никаких слов, лишь образы того, как она мстит за жизнь Айви.

Визиты к матери в больницу, давно превратившиеся в ежедневную рутину, стали невыносимо мучительными. Теперь Китти боялась их с того самого момента, как утром открывала глаза. Запах смерти в коридорах, слабые улыбки медсестер, лежащая в кровати Хелена, раздувшаяся и беспомощная. Китти устала от ее сварливости, трубок, боли, бесконечно долгой смерти женщины, в конечном счете, ответственной за то, что ее бросили в обители Святой Маргарет.

Китти много раз заговаривала с ней об Эльвире. Но по кратким, сжатым ответам Хелены, по тому, как та отворачивалась и меняла тему, было ясно, что она ничуть не раскаивалась.

Китти устала быть обязанной женщине, которая о ней не заботилась.

Устала ждать, когда ее мать умрет.

Ей нужно стать свободной, чтобы сосредоточиться на главном.

Среда, 3 июля, 1968

Хелена Кэннон внезапно проснулась. В маленькой больничной палате было темно. Лишь слабый свет прикроватной лампы освещал влажную от пота подушку. Июль выдался необычайно жарким, и, хоть солнце недавно село, в комнате царила духота. Обильная влажность, скопившаяся за день, все еще висела в воздухе. Было тихо, лишь снизу, из родильного отделения, доносился слабый детский плач.

Машина для диализа, похоже, давно закончила работать. Стрелки на циферблате замерли. В тусклом свете устройство походило на робота, смотрящего на Хелену пустыми глазами. В последнее время ночная медсестра стала очень небрежной: редко появлялась, когда заканчивалась процедура, чтобы избавить Хелену от трубок и отвезти обратно в палату. Ее ночная рубашка и простыни на кровати промокли от пота; во рту же, напротив, было сухо, как во время бури в пустыне.

Хелена повернула голову к окну, и ее накрыла волна тошноты. Несмотря на постоянные просьбы его открыть, рамы по-прежнему оставались плотно закрытыми. Хотя ее постоянно осматривали, втыкали в тело иглы, канюли^[45] и катетеры ^[46], ее разум, похоже, не волновал ни одного из докторов, что вели бесконечные разговоры возле ее кровати. Понимая, что и другие здесь не меньше нее нуждаются в помощи, Хелена запаслась терпением. Но постоянно остро ощущала необходимость чувствовать, что ее слышат. Иначе она просто спятит.

Хелена страшилась ежедневных визитов в комнату диализа. Когда ее день за днем приковывали к трясущейся машине, она чувствовала, как вокруг нее смыкаются стены. Вскоре все четыре сдавят ее распухшие конечности, потолок ее гроба опустится, щелкнув, закроются задвижки.

Хелена взглянула на будильник на прикроватном столике, чтобы понять, сколько спала, но циферблат был повернут в сторону. Не дотянуться, пока она подключена к машине, как и до красной кнопки вызова, на которую она нетерпеливо поглядывала. Покрывшаяся мурашками кожа и возрастающая тошнота убеждали, что она проспала больше часа, положенного между проверками кровяного давления. Либо же она слишком вымоталась, чтобы вырваться из дурмана все более мучительных снов. Ей снился Джордж, настолько реальный, что она могла коснуться его, ощутить его запах. И их прежняя жизнь: свободная от боли, больничных свиданий и бесконечных уколов, когда они были влюблены и безумно счастливы. Сны были настолько яркими, что, просыпаясь, Хелена чувствовала, будто бы снова его потеряла.

Лежа в кровати в отделении, пытаясь изгнать из утомленного сознания нахлынувшую тоску, она с болезненной ревностью наблюдала за чужими мужьями. Они появлялись, чтобы забрать поправившихся жен и уходили прочь, счастливые уже оттого, что единственный визит в больницу остался позади, и в мире вновь царил порядок.

Ей хотелось прокричать им: «Это нам с Джорджем следовало уйти. Мы должны были состариться вместе».

Он умер больше семи лет назад, но окружающие были не правы: легче не становилось. Прошедшее время означало лишь то, что друзья больше не спрашивали о Джордже, перестали упоминать о нем, из страха снова вызвать у нее слезы. Она знала, все ждут, что она будет двигаться дальше. Но куда? Время ее не исцелило, а печаль лишь медленно превратилась в ярость, живущую внутри подобно невзорвавшейся бомбе.

Хелена осмотрела комнату, отыскивая то, что могло бы помочь ей дотянуться до кнопки вызова. Взгляд упал на стоявший на тумбочке вентилятор. Его принесла Китти, чтобы охлаждать ее во время долгих сеансов диализа. Прошло всего несколько часов, но она отчаянно скучала по дочери. Если бы Китти была здесь, она бы отправилась кого-нибудь искать, раскритиковала бы медсестер и удостоверилась, что ее мать в целости и сохранности вернули обратно в отделение.