Это остатки того, что было выволочено из маленьких пластиковых квартирок, которыми стали бывшие магазины на верхних уровнях здания, то, чем были занавешены широкие витрины, давая их обитателям некоторую долю приватности.

У края кучи лежит на боку розовый трехколесный велосипед. Такой же как был у Джилли, когда ей было четыре года, она каталась на нем вокруг детской площадки перед домом, круг за кругом, бесконечно. Ждала, когда мама вернется с работы. Когда соседка не выдержала и сказала ей, что мама не вернется, Джилли назвала эту женщину дурой. Это было первое слово сестренки, сказанное за три месяца.

Мне представилось, как на этом велосипеде каталась такая же маленькая упрямая девочка вокруг опустевшей чаши фонтана, круг за кругом. К велосипеду была привязана банка с камушками внутри, от нее на полу остались крошечные царапины.

Если бы Он пришел сюда искать свою собаку или если бы Он пришел сюда искать своего отца, чтобы сказать ему о собаке, Он бы прошел мимо этой девочки. Девочка на розовом велосипеде сразу бы сделала это место не таким уж страшным.

Забыв, что собиралась стоять на месте, прохожу вглубь здания, поднимаюсь на второй уровень ТЦ по лестнице сбоку от центральной аллеи. Мелкий мусор шуршит под ногами, не позволяя передвигаться бесшумно. Перед тем как сделать очередной шаг я тщательно прислушиваюсь, боясь, что здесь все же не настолько безлюдно как кажется. Однако это мешает моей основной задаче. Я концентрируюсь на настоящем, тогда как важным сейчас является прошлое. Пришла я именно за ним, и о собственной безопасности нужно ненадолго забыть. Получается далеко не сразу. После трех недель в Его подвале инстинкт самосохранения играет в моем оркестре главную скрипку, и вступает без моего одобрения или желания. Однако у меня есть против него кое-что в рукаве. Не знаю, как у других, но у меня этот инстинкт крайне, просто до занудства серьезен. Не стоит даже предлагать ему немного подурачиться или поиграть. Поэтому я останавливаюсь в начале самого темного и небезопасного на вид коридора, заполненного всяким хламом, среди которого легко может укрыться любая самая неожиданная опасность, вытягиваю шею и вопросительно мяукаю. Мой инстинкт самосохранения шокирован таким несерьезным подходом и с ворчанием уползает в темноту. Хлам в коридоре не подает ответных признаков жизни, так что иду вперед уже спокойно и без какого-либо мешающего сосредоточиться внутреннего конфликта.

На ходу бездумно разглядываю встречающиеся по пути витрины и манекены. Последние словно бы выстроились и смотрят на меня в ответ, указывая руками на что-то впереди. Может быть, кто-то специально поставил их так, а может мне просто кажется, но по их указаниям я постепенно ухожу вглубь здания — дорога ничем не хуже других.

Наконец путь преграждает старое грязное покрывало, повешенное кем-то на манер занавеса. Не слишком приятно дотрагиваться до него, но иначе дальше не пройти. Берусь за край и чуть приподнимаю, но тут покрывало полностью соскальзывает с того, на чем оно там висело, и падает к моим ногам, взметая тучу пыли.

Итак, занавес падает, и передо мной возникает большой белый экран, ярко освещенный прожектором. Перед экраном жмется от ужаса небольшая лохматая собачка. К ошейнику на ее шее привязана веревка. Другой ее конец идет вверх и теряется в темноте. При виде меня она бросается в мою сторону, но тормозит раньше, чем натягивается веревка. Кто-то, стоящий рядом со мной, пугает ее. Этого кого-то мне рассмотреть не удается из-за света прожектора, но он очень большой.

— Ты за ней пришел? — спрашивает громкий неприятный голос. — Что-то раньше ты брезговал ко мне сюда заходить, а за ней пришел?

Мне хочется схватить собаку, выдернуть из ошейника и стремглав бежать с ней отсюда от этого страшного, режущего слух голоса, но ноги словно приросли к полу. Их как будто вообще не стало, я резко стала ниже ростом и смотрю на все это снизу, может быть, поэтому силуэт человека рядом с прожектором кажется мне таким большим.

— Чем она это заслужила? — голос переходит на крик. — Ты правда думаешь, что она особенная, твоя, и любит только тебя? Да эта продажная сука пошла за мной всего лишь потому, что у меня был вкусно пахнущий пакет в руках! Гребаный кусок мяса на кривых ножках любит каждого, кто предложит пожрать! Вся суть отношений в этом! И ты ничем не лучше! Ты любишь свою тупую разжиревшую мать, только потому что она тебя кормит и покупает игрушки. А меня нет, ведь я перестал приносить птенчику еду в клювик. И все, тут же стал не нужен! И вы все от меня нос воротите! Смотри!

Веревка натягивается и поднимает собаку в воздух. Та пытается извернуться, чтобы выскользнуть из туго затянутого ошейника, бьет лапами. Ее мотает на конце веревки, но когда возможно она озирается на меня и смотрит с мольбой и страхом своими большими выпученными глазами.