Сам по себе особняк, где Льюис вырос, еще до смерти владельцев был давно ими покинут, а сейчас и вовсе выглядел ужасно: прохудившаяся крыша, заколоченные окна, изрисованные граффити стены, потертая дверь и отбитый порог. Нужно было решаться зайти внутрь, и Эми медлила, долго рассматривая рисунок кота на двери.

— Прошу в последний раз. Ты все еще можешь вызвать полицию. Майк поможет, только расскажи об этом месте.

— Льюис убьет Доминика, если я приду не одна. Ты же и сам знаешь.

— Он убьет его в любом случае.

Эми прикрыла глаза и сглотнула ужасно горькую вязкую слюну.

— Я рискну.

— Ты умрешь.

— Тогда просто перейдешь в Ричарда. У тебя в любом случае будет второй шанс. Можешь сделать это даже сейчас — ты ведь однажды покинул Льюиса каким-то образом, а я пойду спасать Доминика. Я сделаю это с тобой или без тебя.

Итан вдруг растерялся.

— Невыносимо, — в конце концов сказал он абсолютно пустым голосом и так тихо, что Эми подумала, будто ей и вовсе послышалось.

«Несмотря на его нежелание меня пускать, он не стал обманывать меня и говорить другой адрес, когда мы сюда ехали», — подумала Эми.

Без малейшего скрипа, удивительно охотно, тяжелая дверь пропустила Эми вперед, и дом, как наследник ужасного прошлого, был готов рассказать свои страшные тайны.

Все здесь пришло в запустение.

Холл оказался усеян грязными старыми вещами, в основном — одеждой, занавесками, простынями и другими тряпьем, от которого стоял спертый неприятный запах. К нему же примешивались другие едва опознаваемые, но тоже не вызывающие приятных ассоциаций, ароматы: что-то сладковатое и терпкое — гарь, острое и кислое — гниль, стойкое и едкое — … аммиак? Эми не могла определить точно, к тому же все запахи настолько слиплись между собой, что отличать один от другого сейчас, когда она более-менее «принюхалась», уже было невозможно.

Обои, которые едва освещались светом из заколоченных кое-как окон, торчали уродливыми обрывками, открывая гостье обшарпанные стены. Лестница наверх, казалось, провалилась бы под ногами любого, кто встанет на ее шаткие ступени, а двери с витражными стеклами так и заманивали вперед — в гостиную.

Она открыла их и с удивлением окинула взглядом огромное помещение с высокими потолками и лестницей в самой дальней части. По периметру оно было полностью усеяно различными экспонатами, покоящимся в витринах. Только на их стеклах не было пыли. Они блестели и приковывали к себе внимание, но Эми даже не повернулась на этот заманчивый блеск.

Потому что впереди, перед ступенями, ведущими на мезонин, сидел Льюис. Он выглядел как мертвец: бледный, осунувшийся, похудевший настолько, что щеки впали. Его размашистые плечи неуклюже тянулись к коленям. На груди почти полностью завернув корпус Льюиса, были наложены грязные бинты. Только глаза — пронзительные, холодные, колючие — оставились такими же, как на той самой фотографии, которую Эми видела когда-то давно по выпуску новостей.

Льюис вглядывался в нее так же внимательно.

— Я думал, ты что-нибудь подожжешь или взорвешь, чтобы привлечь мое внимание, — вдруг сказал Льюис. — Не ожидал целого выпуска в твою честь.

— Не согласна. В основном он был в твою.

Что-то похожее на улыбку вот-вот готовилось сформироваться на его губах, но Эми сделала один резкий шаг вперед, тут же насторожив Льюиса.

— Доминик ни в чем не виноват, он не отноится к нашей родословной. Так что, пожалуйста, отпусти его. Я пришла.

Льюис пожал плечами.

— Хорошо, он может идти, — Льюис посмотрел в сторону, куда-то в угол, наполовину скрытый идеально чистыми витринами. — Слышишь? Можешь идти, — ничего не произошло, и Льюис вновь уставился своими немигающими глазами на Эми. — Не идет.

Липкий страх сковал ее, будто цепью. Эми не отрывала от маньяка взгляда не на секунду, но отчаянное желание узнать правду оказалось сильнее инстинкта самосохранения. Эми не только посмотрела за витрину, но и сделала несколько шагов ближе к Льюису, чтобы обойти ее полностью.

Психопат не двинулся с места, ожидая ее реакцию.

В маленьком закутке, который ранее играл роль коридора, набитым до самого потолка хламом на старом деревянном стуле с высокой спинкой сидел Доминик. Его голова, поникшая, смиренно покоилась на груди, неряшливые волосы полностью скрывали лицо, а руки безжизненно болтались по бокам от тела. Одежда Доминика, казалось, почти полностью пропиталась кровью. Если взять рукав рубашки детектива и выжать, несколько капель обязательно бы упали на пол. Но особенно ужасно выглядели рваные брюки, не скрывающие обугленные куски мяса чуть ниже колен. Правая штанина, частично целая, свободно болталась в том месте, где раньше были ноги Доминика.