— У вас плохое настроение. Успехов нет? — спросил Грай.

— Обыскали лес в обе стороны на три километра, люди шли густой цепочкой с лопатами. Тело не нашли. За лесом поле, на нем хлеб посажен, туда не полезли, не перекапывать же все поле?

— А гвоздь, тетрадка?

— Обзвонили все магазины и базы в округе. Таких гвоздей не предавали уже лет пятнадцать. А школьную тетрадку можно купить в любом магазине. Стихотворение и подпись тоже пока ничего не дают. Что смогли, сделали. У вас новости есть?

— Ходили вчера по вашим следам, поговорили с соседями Попова, ничего нового не узнали, — ответил Грай.

Настроение у Шестиглазова еще более испортилось, он приподнял фуражку, вытер платком проплешинку и уехал с совершенно кислым видом.

Я остался недоволен действиями Кировского уголовного розыска. И Грай меня огорчил. Я снова на него насел, попытался обсудить дальнейшие наши действия, но шеф ушёл от разговора. Тогда посоветовался с Бондарем, и мы решили оставить его в покое. Ведь Грай, если говорить откровенно, потерпел поражение. Его, опытного детектива, маньяк-убийца вызвал на поединок. И Грай проиграл. Кому приятно об этом говорить? Он ничего сделать больше не может, вот и замкнулся.

Честно говоря, это и моя неудача. Но думать об этом не хотелось. Я решил быть великодушным и некоторое время не травить душу Граю.

Оставив сад и огород под пригляд соседа-пенсионера, мы уехали в город, где нас ждали несколько мелких дел.

Я просмотрел газеты. «Петербургские ведомости» и «Вечерняя Нева» напечатали маленькие заметки об исчезновении председателя садоводческого товарищества I *опова, и все. Газетчиков дело не заинтересовало. Ответственный секретарь «Вечерки» откуда-то вызнал про записку в стихах и позвонил нам, требуя подробности, но я отшутился и стал забывать о несчастном, бесследно исчезнувшем пенсионере.

В первых числах мая в Ленинградской области начались ночные заморозки, а они на берегу Ладоги бывают до десятого июня. Бондарь уехал в Сады закрывать на ночь клубнику и рассаду. В эти дни дело НАГа вновь всплыло с большим шумом.

Рахим Маматкулов, казанский шофер-дальнобойщик, решил украсть невесту. Почему украсть? Потому, что воровали невесту его отец, его дед и прадед — так принято у них в роду. Да и почти все женихи их большого села под Казанью воровали своих невест. Это превратилось в веселый обычай, интересную игру — налетал на дом невесты жених-орел с дружками, хватали девушку, прежде на лихих лошадях, теперь на мощных машинах и мчались в степь, катались, гуляли. Потом в дом жениха, где уже ждали их. А на следующий день свадьба.

Правда, дело осложнялось — Рахим находился не под Казанью, а под Петербургом. И невеста не татарка, а русская. И не было у Рахима дружков-приятелей, готовых на все. А был лишь напарник на второй машине Серега Бронин, парень себе на уме.

На своем «КамАЗе»-фургоне Рахим лихо мчал по Мурманскому шоссе. Он был хорошим водителем и за рулем сидел свободно. «Машина должна чувствовать, что я ее хозяин, — считал Рахим, — тогда сама идет, как самолет, дал газ — и пошла. Не то, что Серега, — согнется, вцепится в руль, а машина его все равно не слушается». Рахим любил свою машину: в рейсе остановится, сам поест и машину осмотрит — как масло у нее, бензин, все ли в порядке. И уж поездил он по стране… В Татарстане, в Мордовии дороги узкие, едва разъедешься, а как вырвешься в другие области, дороги широкие — полетел! Особенно за Тулой ему нравились дороги. Ездил и в колонне большой, и в связках по две-три машины. Заводов у них в Татарстане и в соседней Ульяновской области много настроили, пока еще не все позакрывались — было что возить.

Вот около шоссе стела с золотым петушком — неподалеку крупнейшая в Европе Синявинская птицефабрика. Нелегко ей сейчас приходится — на бедную курочку Рябу неожиданно навалились приплывшие из-за океана дешевые ножки Буша и давай ее топтать, приговаривая: «Ничего не попишешь, свободный рынок, свободная конкуренция. Кто слабее, тот должен погибнуть». Чуть живая, вырвалась курочка Ряба из мертвой хватки заокеанского гостя, стала учиться конкурентной борьбе. Синявинская фабрика поменяла стадо, из-под Казани привезли новых кур., белых, крупных, более яйценоских и вкусных. Резко сбавила фабрика обороты, но упорно продолжала сражаться, стремясь выжить в новой ситуации. Рахим возил сюда кур из-под Казани, здесь и познакомился с хохотушкой-птичницей.

Водитель сбавил скорость, свернул с Мурманского шоссе на прямую, как белая линейка, бетонную дорогу… Через два километра увидел забор из бетонных плит, корпуса птичника, где выращивали маточное элитное стадо кур для продолжения потомства. На крышах корпусов торчали, как островерхие башенки, сильно гудящие вентиляторы. Рахим остановил машину, подошел к проходной — небольшому белому зданию.