За полчаса до назначенного времени Никита прикатил в Шлиссельбург. Остановился у церкви. Рядом находилась остановка автобуса, постоянно толпились люди, приезжали и уезжали. Небольшая площадь перед ним оказалась заполнена людьми. Они торопились на остров, в крепость. Оттуда слушалась музыка, на крепостных башнях развивались наши и иностранные флаги. Никита подобрал оброненную кем-то газету «Кировский соловей» и узнал, что «Орешек» — одна из самых древних новгородских крепостей.

В крепости раздалась пальба из пушек, потом праздник переместился на берег, и мимо Никиты в старинных доспехах протопал отряд шведских солдат, прошли ровным шагом финны и что есть силы врезал строевым шагом взвод солдат Преображенского полка вс главе с царем Петром I и Меншиковым.

Никита стоял у церкви долго, терпеливо. Наконец он понял — либо его обманули, либо вышла накладка и бородач не смог сдержать слова. Но денежный аванс здесь, в кармане, его уж он не вернет. И все же настроение оказалось испорчено. Никита стал мрачно смотреть сквозь людей, словно не замечая их, разминая, поиграл мышцами огромных ручищ и, сжав зубы, решил — пришла пора заняться своими делами.

В тот же день, в субботу 4 июня в десять утра вместе с инспектором Шестиглазовым я приехал в Шлиссельбург, двухэтажный городок, по архитектуре напоминающий Петербург. Определенного задания не имел. Какой уж тут план, как можно предугадать действия сумасшедшего? Решил действовать согласно окружающей обстановке, личного опыта и интуиции.

У милиции, как я успел заметить, существовал строгий план. Город разбит на кварталы, их патрулировали тройные пешие наряды и лихо объезжали крепкие ребята в бронежилетах автоматами Калашникова в руках.

Интуиция подсказала мне, что поиск следует начать с острова в истоке Невы, где высилась крепость, гремела музыка и куда все стремились. Хорошо умели наши предки выбирать места для своих укреплений!

Посреди широкой, пугающе стремительной, свинцово-темной страшной глубины Невы — каменистый остров, вытянутый как жирный восклицательный знак. По самому краю его, усыпанному камнями, вздымаются к небу выложенные из кирпича толстые стены, изъязвленные старинными чугунными ядрами и тяжелыми снарядами штурмовой артиллерии последней войны. Несокрушимые стены так и давят тебя своей мощью. Над ломаными стенами высится колокольня собора, изрешеченная снарядами, она похожа на ситечко для чая. Настоящая, боевая, много пережившая крепость. Глядишь на нее, и передается тебе, переливается сила от наших бойцов, дравшихся здесь на смерть, входит в тебя крепость и мощь от самой земли Российской, так что плечи расправляются и походка делается тверже, а взгляд смелее. Крепко предки ставили и охраняли державу, это и нам завещали. А мы? Неохота в праздник вспоминать о политике, настроение портится от этого…

На краешке пристани сидел в инвалидной коляске старый, безногий, никому не нужный солдат. По случаю праздника, который справедливо почитал как военный, он надел застиранную, каким-то чудом сохранившуюся с войны гимнастерку, надраил бляху солдатского ремня. Две медали и орден тихонько позвякивали на впалой груди. Солдат оказался никому не нужен, не вписывался в энергичную, празднично настроенную толпу.

Сгоряча я тоже пробежал мимо ветерана, поднялся на борт двухэтажного, старательно пыхтящего парома. Но тут словно ангел пролетел надо мной, я вспомнил: там, в Тверской области, в деревне Всесвятское, стоит с заколоченными окнами оставленный мною родительский дом. К нему в свое время школьники прибили красную деревянную звезду, потому что дед мой Василий был на фронте, прошел всю войну.

В груди что-то защемило, не выдержал, сбежал вниз мимо удивившегося вахтенного матроса, вернулся к старому солдату.

— Отец, на остров поедешь?

Он шевельнул сухонькими ручками.

— Понимаешь, история какая, за проезд заплатить нечем.

— Тебе, отец, сегодня место в президиуме.

Я лихо подкатил коляску к сходням парома.

— Ну-ка, вахтенный, помоги поднять на борт ветерана обороны Орешка, он старый артиллерист, там выступать станет, по приказу мэра, да скорее же, какой неловкий, не урони коляску в воду, в крепости митинг, люди собрались, без него начать не могут.

Старик что-то забормотал, но я его не стал слушать. Люди расступились, несколько сильных мужчин подхватили коляску и по сходням внесли на палубу. Я провез деда на лучшее место, на нос парома, чтобы полюбоваться открывшейся панорамой.

Когда пришвартовались к Орешку, я выкатил ветерана на пристань:

— Ну, отец, дальше сам ориентируйся. Назад сумеешь выбраться?

— Сумею, — глаза старика блестели. — И не из таких передряг выходил живым, а тут я каждый камешек знаю, все исползал в войну.