Французы говорят, что скептика не обманешь. Наверное, Грай видел меня насквозь, понимал, что творится в душе, и даже весьма тактично пытался повлиять, с усмешкой заявил: «Мужчина урывает свой первый поцелуй, умоляет о втором, требует третий, берет четвертый, соглашается на пятый и терпит все остальные». Но я остался глух к его увещеваниям.

Видя, что я решил стать твердым орешком, не хочу поступиться своими интересами, шеф совершенно ко мне переменился — практически отстранил от расследования, стал все держагь в секрете. В город ездить запретил, отдал в распоряжение Шсстиглазову в качестве оперативника и представителя нашего частного агентства с правом решения вопросов сообразно моему опыту и здравому смыслу.

На мне осталось только техническое обслуживание машины. Грай один уезжал на ней в Петербург. Не знаю, как он управлял машиной одной рукой? Так недолго и до аварии.

Я приготовился к бунту и напрямик спросил:

— Вы пришли к выводу, что Виктор Крылов не годен к оперативной работе?

Туманно улыбаясь, он ответил:

— В деле НАГа меня заинтересовала историко-философская мысль, афористично высказанная еще Конфуцием: «В стране, которой правят хорошо, стыдятся бедности. В стране, которой правят плохо, стыдятся богатства». Интересно проследить за поворотом философии и морали на крутом вираже тысячелетней России.

Я сразу понял, что он имел в виду, и согласился:

— Если государство знает, что делает, то за свою работу частный детектив должен иметь приличный гонорар. Это справедливо с древнейших до нынешних времен.

Грай улыбнулся:

— Вольное толкование Конфуция, но в принципе правильное. А Шсстиглазову это неинтересно.

— Так у него оклад, поэтому он чужд философии. Его государство кормит, как цепного пса.

Однако историко-философские рассуждения шефа меня не ввели в заблуждение, и я выжал из него два конкретней факта: в дело включились три оперативника, которых мы привлекали по необходимости: Савелий Сапунов, Олег Стриж, Константин Васин. Конфуций влетал нам в копеечку.

Грай уехал в город, я почувствовал себя одиноким, никому не нужным, когда меня посетила еще одна мысль: а не бросить ли на произвол судьбы историю, философию, самого Конфуция, детективное агентство и Зою вместе с ним и не податься ли в тихое местечко, скажем, на остров Валаам среди Ладожского озера в старинный возрождающийся мужской монастырь? А?

Хотя по-прежнему Зоя не говорила со мной, кроме тех случаев, когда я покупал продукты и вел с ней коммерческие переговоры, я видел, что она стала оттаивать и лучше ко мне относиться. Несмотря на тяжелую работу в душном магазине, Зоя по-прежнему оставалась сексуально привлекательной и по-прежнему волновала меня. Правда, я не мог понять, имеет ли ома на меня виды?

Шестиглазов, которому я был передан как вспомогательная боевая единица, перенес свой кабинет из Кировска в Сады и для допросов вызывал людей в правление садоводства. Тут работа шла сноровистее, сержант Григорьев, цепкий как бульдог, доставлял людей одного за другим.

Ох, не по мне были инспекторские вопросы-расспросы да еще ловушки, ох, не по мне. Людей жалко. Первый же свидетель, перепуганный, что его теперь затаскают по судам из-за несовершенства нашего законодательства, отказался от своих показаний. Шестиглазов наорал на него, пригрозил посадить с маньяком в одну камеру и вытряс показания. А когда увидел мою кислую физиономию, и мне прочитал мораль:

— Жалеть человека — ему же хуже. Ты спроси у хирурга, когда он человек живот вспарывает или ногу отрезает, он что, получает удовольствие, радуется? Надо — и ремой.

Вторым свидетелем была Курочкина, мать четверых малышей-погодков, которая загорала на канале рядом с Еленой. Она явилась страшно взволнованная, и Шестиглазову пришлось ее успокаивать.

— Напрасно вы принимаете все так близко к сердцу, ведь с вами и вашими ребятишками ничего не случилось.

Курочкина перестала всхлипывать, и тут в нее точно бес вселился:

— Он меня успокаивает — ничего не случилось! Оказывается, рядом маньяк сколачивался, жертву выбирал, а у меня на руках четверо, мал-мала меньше. Хорошо, что Никита позарился на бездетную, с хорошей фигурой, у него губа не дура. А если бы он меня угрохал, кто бы мою мелюзгу на ноги поставил?

Курочкина громко высморкалась.

— Налоги я исправно плачу, и муж платит. У нас тут в Садах дополнительно деньги собирали, на милицию, чтобы защита была. А как дошло до дела — господа садоводы, сами защищайтесь.

Инспектор слушал ее, опустив голову и вытирая проплешинку, которая означилась у него на затылке.

Сержант громко кашлянул у двери:

— Гражданка Курочкина, делаю вам замечание за неуважительное отношение к органам дознания. Если вы собираетесь грубить, мы вас отправим на трое суток в следственный изолятор. У вас есть на кого ребят оставить?

— Нет, — испугалась Курочкина. — Соседку попросила минут сорок посидеть.

— Тогда отвечайте на вопросы быстро, полно и откровенно, — припечатал сержант.