— Ну-ка сядь, Виктор, — капитан выдвинул табуретку из-под стола. — Сейчас лечить буду.

— Стоит ли беспокоиться, царапина…

— Садись! — рявкнул он. — Мальчишка! Сегодня царапина, а если грязь попала, завтра разнесет физиономию… может, тебе инфекцию занесли.

Я сел, сдержанно усмехнулся.

— Только не зеленкой, буду два дня ходить меченый.

Капитан открыл дверцу кухонного шкафа, засунул руку в глубину за пакет с гречей и извлек бутылку «Столичной» водки.

— Держу на всякий случай, про запас, — пояснил он.

Я думал, что он для профилактики нальет мне рюмку, но капитан смочил водкой кусочек ваты и прижег ссадину на лбу. Ссадина защипала, я дернулся.

— Сидите, — приказал капитан, почему-то перейдя на «вы», и дважды повторил процедуру.

— Теперь, надеюсь, с инфекцией покончено?

Капитан разогрел мне борщ и гречневую кашу с мясом, оставленные с обеда.

Я хотел все эго наскоро проглотить, но капитан укоризненно покачал головой:

— Зачем же так суетиться за столом, вы испортите себе желудок. Ешьте с удовольствием.

Я понял, что спешкой обижаю его, стал есть неторопливо, и, действительно, борщ и каша с мясом стали гораздо вкуснее.

Затем пошел в кабинет и подробно доложил Граю о посещении кошколовов. Он задал несколько вопросов, вздохнул:

— Сейчас нам приходится действовать вслепую. Если «ошкол» означает кошколовов, то ты их встревожил и принудил к действию. Завтра об этом узнаем. Если «ошкол» нечто другое — время потрачено зря.

— Конечно, мало удовольствия действовать вслепую, но если ничего другого не остается, я готов продолжить.

* * *

Утром в четверг мы заканчивали завтракать. Грай пил кофе, мы с Бондарем — чай, кот Елисей лакал молоко. Градусник за окном показывал минус тринадцать.

— Я поеду с Шуваловым в Пушкин, посмотрю зал для выставки кошек, — сказал Грай, глядя на узорчатое, расписанное морозом окно. — Ты разыщи бригадира кошколовов Евгения Кулика и попробуй поговорить с ним откровенно. Постарайся не ссориться.

— С ним надо пить, — заметил я. — Потом у меня голова заболит.

— Ты не пей из ведра, возьми кружку, — посоветовал Бондарь.

На желтом «ситроене», доставленном родственниками из Парижа, Шувалов заехал за Граем, и они отправились в Пушкин. Проводив Грая, Бондарь, пожаловавшись на стариковский ревматизм, попросил меня сходить за хлебом. Булочная у нас близко, метров двести, не больше. Отчего лишний раз не размять ноги? Я отправился без пальто и без шапки — закаляюсь.

— Не запирайтесь, минуты через три вернусь. — сказал я Бондарю и лишь прикрыл дверь, чтобы Елисей не увязался следом.

Потом-то я уж сообразил, как элементарно меня подловили. Но если знать, где упадешь, соломки бы подсте-лип. Грай говорил мне, что когда детектив несет авоську с батонами, он настолько себя принижает, что становится профнепригодным. По крайней мере, ни оледенелая дорожка, ни скользкое крыльцо меня не предупредили, и шестое чувство не сработало. Вернувшись, я прошел в кухню и остолбенел… Капитан сидел привязанный к стулу, рот заклеен пластырем, а глазами пытался что-то показать. Секунды мне не хватило, чтобы приготовиться. Сзади почувствовал движение воздуха, шагнул вперед и присел. Что-то весьма твердое, потом выяснилось — кусок трубы, словно стальная бомба, ударило меня по голове, и я отключился.

Обнаружил себя лежащим на полу. Прошло, наверное, минуты полторы. Их было двое, в масках — с чулками, натянутыми на лица. Один оглядывал кухню, другой сидел на мне и начинал связывать руки. Я повернул голову — из глаза Бондаря выкатилась слезинка. От крепкого удара в голове у меня все перемешалось. Но, видимо, удар пришелся вскользь, туман рассеивался, я приходил в себя. Положение ужасное — придет Грай, у него нет оружия с собой, и только левая рука действует. Бандиты сделают с нами все, что захотят. От бессилия впору заплакать.

Я стал выдергивать руки из веревки, заворочался, стараясь сбросить бандита. Он не стал меня удерживать. Сквозь чулок я видел, как зло сжались тонкие губы. Он потянулся, поднял с пола обрезок трубы и замахнулся. Сейчас он ударит и — мне конец.

И тут, когда я был на грани отчаяния, голубая молния беззвучно пересекла кухню, это Елисей прямо со шкафа бросился на черную маску, вцепился в лицо четырьмя лапами, прокусил нос, шипя, воя, стал рвать и маску, и лицо.

От испуга и боли бандит заорал страшным голосом, выронил трубу. С трудом оторвал кота от себя, отшвырнул и с криком выбежал из дома. Второй нс сразу понял, в чем дело, но успел повернуться спиной к коту и схватиться за карман, где у него, вероятно, было оружие. Кот взвыл так, что даже мне стало страшно, молнией прыгнул ему на спину, стал рвать одежду и шею.