Несуетные парчи из Русского музея, грузчики с лицами интеллигентов в третьем поколении, быстро носили картонные короба с перрона в купе вагона. Я стоял на перроне около Ирины и, в основном, старался не мешать, не влезать в разговоры. Вот ящики погружены, Ирина сказала старшему:

— Груз на месте, до свидания. За меня не бойтесь: у меня охранник с оружием.

Интеллигентные грузчики ушли, мы направились в вагон. В закупленном музеем купе полностью забиты коробками три полки и половина четвертой, где сидит искусствовед. Рядом с ней есть местечко, как раз для одного человека. Может быть, для меня? Я постоял, посмотрел, да и сделал, как бы нечаянно, поступательное движение. Но искусствовед грубо пресекла мои робкие поползновения:

— Ваше место, товарищ маузер, в соседнем купе. Если услышите крик, стук в стенку или вообще что-либо подозрительное, завоняйте патрон в ствол и приходите для интеллектуальной беседы. — С лязгом задвинула дверь, заготовленной заранее палкой заклинила ее изнутри, чтобы никакой жулик не смог до нее добраться.

— Ирина, отсюда, из-за двери, я задам вам несколько вопросов?.. Скажите, какие у вас отношения были с Сосновым-старшим? Вы любили его? — сделал я выстрел наугад.

Минуты полторы в купе стояла тишина, затем стук и лязг произошел в обратном направлении, и в полуоткрытую дверь Ирина грустно произнесла:

— Были отношения. Но зачем об этом кричать на весь вагон?

— А почему прервались? — спросил я шепотом.

В раздумье женщина слушала то, что происходило в ней самой. Наверное, захотелось выговориться. Дорога, трясущийся вагон, звяканье колес — располагают к этому.

— Большая любовь постояла между нами… Но что бы я стала делать в Холуе? Ведь я каждый год езжу в экспедиции — Архангельск, Вологда, Псков… — собираю предметы искусства, народных промыслов, пищу об этом статьи, книги. Не представляю без этого жизни. А что бы Соснов делал в Петербурге? Спился бы… Соснов поехал в Москву, купил большую склянку французских духов для меня. Вернулся, увидел, что меня подвез на мотоцикле главный художник фабрики. Ничего не сказал. Взял ведро, тряпку. Вымыл крыльцо. И на него вылил духи. Целую неделю вокруг аромат стоял.

— Скажите, а мог бы я…

— У вас мозги для этого жидкие! — перебила меня искусствовед И задвинула дверь.

Я поплелся в свое купе, лег и через пятьдесят секунд уже спал.

— Иваново… выходите… — растолкал меня проводник.

Я спрыгнул с полки. День сумрачный, дождливый, тучи низко ползут над трехэтажными домами. Какие-то люди торопливо сновали по вагону, носили коробки. На перроне стоял автобус с нарисованной Жар-птицей и надписью: «Музей Палеха». «/\га, — подумал, — коллеги помогают с транспортом».

В магазине около вокзала двое встречавших накупили булки, и — поехали! Прямой дождь лупит вовсю, так что звенит жестяная крыша автобуса, на обочинах дороги расплываются рябые от дождя лужи, а мы мчим на полной скорости!

Один из встречающих, по возрасту пенсионер, сел рядом со мной и, видимо, считая нужным просветить, затараторил:

— Если любую из погруженных в автобус шкатулок дать в руки неискушенному в лаковой миниатюре человеку, он, не колеблясь, скажет: «Палех». Но когда прочитает в уголочке «Холуй», может заскучать и даже посчитать шкатулочку за второй сорт. Понимаете, о чем говорю, молодой человек?

Я молча киваю головой, и мой сосед продолжает разговор.

— Палех все знают, а вот откуда Холуй вылез? Конечно, лаковые миниатюры Палеха появились раньше, о них написаны книги, созданы фильмы. Холуй чуть подальше, поскромнее. Но он не второсортное и не копирует Палех. Родились они вместе на традициях древнерусской живописи, много у них общего, но холуйская миниатюра развивается совершено самостоятельно.

Лекция прервалась, небольшая остановка в Палехе. В Иванове куплена булка, здесь холуйцы покупают хлеб, объясняя:

— Палехский хлеб лучше, вкуснее.

Легендарный двухэтажный Палех ныряет с холма на холм. Улицы здесь названы именами художников. Мы мчимся дальше, вот поселок Богдалиха, ах, какие наличники! Уже в сумерках повернули к реке Тезе, и вот он, Холуй, примостился в ее излучине.

Встревоженный директор фабрики Великорецкий встретил нас на дороге около музея:

— Хорошо, что успели, а то вода сильно подымается, того и гпяди, шоссе зальет. Давно такой высокой воды не было весной. Я уже волноваться начал, думал, как бы беды не случилось.

Подошли какие-то мужчины, то ли грузчики, то ли художники, стали быстро, чуть ли не бегом носить коробки в помещение музея — большое каменное здание. Ирина Грачева руководила разгрузкой, считала коробки.