– Антон, – медленно проговорил Дзюба, – а может, это Волько Курмышова и убил? И получится все так, как ты говоришь.

Антон усмехнулся:

– Да я уже подумал об этом в первую очередь, как только Карина мне все рассказала. Теоретически, конечно, все может быть, но практически – маловероятно. Курмышов был убит в воскресенье вечером, а к Волько мы с тобой ездили в понедельник. Он был раздражен, рассеян, это правда, но он не производил впечатления человека, который только накануне отнял чью-то жизнь. Сам ли ты или по твоему заказу совершили убийство, но когда на следующее утро к тебе приходят из полиции, ты не можешь не реагировать. Реакция бывает разной, от откровенного страха до истерики, от нервной дрожи до полной апатии, но она обязательно есть. Хоть какая-нибудь. А у Виктора Волько ее не было. Никакой. Ты сам видел. Если предположить, что Волько на самом деле убийца, то придется признать, что он не певец, не артист, а холодный циничный киллер с огромным опытом. Похоже?

Роман отрицательно помотал головой и печально вздохнул.

– Поэтому, Ромка, вот тебе все бумаги, нужно еще раз провести сравнение списка контактов Панкрашиной и Курмышова.

– Зачем? – безучастно спросил Дзюба.

Он выглядел расстроенным и вялым, хотя еще несколько минут назад глаза его горели готовностью ринуться в бой.

«Наверное, опять о Колосенцеве вспомнил», – сочувственно подумал Антон.

– Пойми, Рома, у нас с тобой только два варианта. Первый: на Панкрашиной в день приема было не то ожерелье, которое нашли у Курмышова в сейфе, а его точная копия или дешевая имитация. Нам с тобой на пальцах объяснили, что вероятность этого близка к нулю. И второй вариант: ожерелье было все-таки то самое, сделанное Курмышовым. И тогда необходимо найти связь между ювелиром и Панкрашиной, чтобы понять, каким образом оно попало к Евгении Васильевне и как вернулось назад к Курмышову. Где-то на этом пути и находится человек, который думал, что ожерелье будет у Панкрашиной с собой, когда она приедет на Речной вокзал к своей подруге Татьяне Дорожкиной. Вот его нам и нужно найти. Потому что это именно он убил Панкрашину. Он, а вовсе не Виктор Волько.

Роман медленно кивнул, потом поднял глаза и повернулся к Антону.

– А Волько как же? Разве не нужно его брать в оборот?

– Куда он денется, Рома? Он же уверен, что его ни в чем не подозревают. Надежда Игоревна сама его допросит в понедельник, она так сказала.

– А вдруг он все-таки убийца? Ведь прием был во вторник, а Курмышова убили в воскресенье вечером, времени вполне хватило бы, чтобы…

– Да какой он убийца! В самом крайнем случае – заказчик. Но все это весьма маловероятно, Ромчик.

– Но почему? Прости, Антон, но ты меня не убедил, – упрямо возразил Дзюба. – Мне кажется, что Волько может быть причастен и к убийству Панкрашиной, и к убийству ювелира.

– Может, – задумчиво повторил Антон. – Может… И все-таки не может. Понятно, что Волько не сам убивал, но заказать, конечно, мог, вопросов нет. И все равно не вяжется. Источник угрозы для него – Курмышов. Панкрашина в эту схему никак не влезает. Если бы он рассматривал именно ее как угрозу, он ограничился бы только ее убийством, зачем тогда Курмышова убивать? И вообще, я не вижу смысла в этих убийствах. Если бы Волько действительно боялся Курмышова, то, во-первых, он не сделал бы того, что сделал, во-вторых, убил бы Курмышова еще в две тысячи восьмом году, когда тот впервые пригрозил, и в-третьих, постарался бы убить и Сотникова тоже. Потому что от его поступка пострадали оба ювелира, а не только один Курмышов. Следовательно, Сотников тоже мог бы рассматриваться как источник угрозы и опасности. А Сотников жив-здоров, слава богу. Нет, Рома, там какая-то другая схема. Поэтому садись-ка ты, мил-друг, за бумаги, читай внимательно, номера телефонов сличай и не только имена и фамилии, а вообще ищи любые совпадения в списках контактов Курмышова и Панкрашиной. Даже если окажется, что они ходили к одному и тому же стоматологу, все годится, на все внимание обращай.

Антон собрался было напоследок все-таки спросить Дзюбу, что он делал в управлении «К», но почему-то не стал задавать никаких вопросов. Захочет – сам скажет. У оперов тоже есть своя профессиональная этика, согласно которой никогда нельзя лезть ни в бумаги своих коллег, ни в их дела, пока сами коллеги тебя об этом не попросят.