– Мне, наверное, тоже надо пойти, – неуверенно протянул Роман.

– Да спи уже, – рассмеялся Антон. – Набирайся сил. Справлюсь я без тебя.

Церемония прощания с Леонидом Константиновичем Курмышовым была организована в просторном ритуальном зале крематория, куда, несмотря на довольно солидные размеры помещения, с трудом втиснулись все желающие проводить ювелира в последний путь. Антон стоял чуть в стороне и внимательно наблюдал, отмечая известные всей стране лица: артисты, певцы, продюсеры, спортсмены… Всем им за долгие годы работы Леонид Курмышов делал украшения и разные изделия, которыми они гордились и с наслаждением пользовались. Вот прошла довольно большая группа людей, среди которых Антон заметил Сотникова, Горбатовского, Карину, Араратяна и всех тех, кого он видел на фирме «Софико»: закрепщики, шлифовщики, мастера-огранщики, Нонна в темных очках, скрывающих заплаканные глаза, рядом с ней семенил ее дед – невысокий морщинистый Глинкин, старший технолог. И в этой группе тоже были «публичные» лица: представители руководства Гохрана и Алроса, видимо, лично знакомые с Курмышовым.

А вот и Нитецкая. Совсем одна. С охапкой темно-бордовых роз. Она ни с кем не разговаривала, ни к кому не подходила – ни к «звездной» группе, ни к «ювелирной», ни к родителям Леонида Константиновича, очень-очень старым и, судя по их лицам, не особенно отчетливо понимающим, что вообще происходит. Старики сидели на полированной скамье возле самого гроба, установленного на постаменте, сгорбленные, тихие, но с сухими глазами. Рядом примостились молодые мужчина и женщина – приехавшие из другого города дети Курмышова, жившие отдельно от отца, насколько помнил Антон, как минимум лет пятнадцать, если не больше.

Сначала священник провел обряд отпевания, потом начались прощальные речи. Сташис глаз не сводил с Вероники Валерьевны, которая так и стояла одна, в самом углу, держа в руках свой поминальный букет. По ее лицу текли слезы.

Церемония длилась долго, потом каждый желающий подошел к покойному, прикоснулся к его рукам и положил цветы. Когда гроб под органную музыку стал опускаться вниз, Нитецкая первой повернулась и вышла из ритуального зала. Она так ни с кем и не заговорила. Неужели она действительно не более чем заказчица? Но тогда почему она так плакала? И почему такой выразительный букет?

Антон догнал ее на широких ступенях крематория, женщина торопливо шла, почти бежала к своей машине.

– Вероника Валерьевна! – окликнул ее Сташис.

Нитецкая резко остановилась, обернулась и посмотрела на него глазами, в которых все еще стояли слезы. Губы ее кривились от с трудом сдерживаемых рыданий. Антон мягко взял ее под руку и подвел к своей машине.

– Вероника Валерьевна, вы не считаете, что нам пора поговорить? – негромко спросил он.

– Но не сейчас же, – вяло ответила Нитецкая.

– Нет, именно сейчас, – твердо и даже чуть жестковато проговорил Антон. – Тем более что вы в таком состоянии все равно не можете вести машину. Давайте я отвезу вас домой, посидим, поговорим, вы помянете Леонида Константиновича, как полагается. Насколько я понял, на общие поминки вы идти не собираетесь.

– Что мне там делать… – махнула рукой Нитецкая. – Ладно, поехали. А моя машина?

– Я позабочусь об этом, если вы дадите мне ключи.

– Ладно, – безнадежно повторила она и, уже взявшись за ручку дверцы, чтобы сесть в салон, вдруг сказала: – Вы правы. Я была Лёниной любовницей. Вы ведь об этом хотели поговорить?

– И об этом тоже, – кивнул Антон. – Садитесь, пожалуйста.

– Составите мне компанию? – спросила Нитецкая, выставляя на стол рюмки, бутылку коньяку и тарелку, на которой лежали ровные аккуратные ломтики сыра и дольки лимона. – Или мне придется поминать Лёню в гордом одиночестве?

– Я на работе, – коротко ответил Антон. – К тому же за рулем.

Она не стала переодеваться и сидела за столом все в том же черном платье, в котором была на панихиде. Черный шелковый шарф, которым во время отпевания были покрыты ее волосы, теперь лежал на плечах, и Вероника то и дело теребила бахрому на его концах.

– Я сказала, что была Лёниной любовницей, – начала Нитецкая, выпив залпом полную, хотя и небольшую, рюмку. – Но это не так. Вернее, не совсем так. У нас были такие отношения, при которых слова «любовник» и «любовница» звучат неуместно. Грубо. Пошло. Мы любили друг друга так, как это мало кому удается на нашей грешной планете. Мы жили в унисон и дышали в унисон, мы чувствовали друг друга за десятки километров. Мы были одним целым. Именно поэтому Лёня не знакомил меня ни с кем из своего окружения. Мы хранили наши отношения в тайне, берегли от чужих глаз, никому ничего не рассказывали, потому что боялись спугнуть такую невероятную, такую невозможную любовь. Поэтому, хотя Лёня был холост, меня не пригласили на поминки. Обо мне просто никто ничего не знал.