– Завтра, как обычно, в семь? – спросила она на прощание.

– Да, – усмехнулся Антон. – Если опять не опоздаете.

Они на цыпочках прошли в кухню и притворили дверь, чтобы голосами не разбудить детей. Роман повел носом и жалобно всхлипнул.

– Я сейчас умру, – простонал он. – Этот запах я не перепутаю ни с чем. Такое жаркое с черносливом готовит только моя мама.

Он не ошибся, в чугунной утятнице в духовке томилось именно это блюдо, которое было уничтожено двумя зверски голодными сыщиками в считаные минуты и заполировано миской квашеной капусты.

Роман достал диктофон, Антон – блокнот. Наглядный урок начался.

Однако вопреки ожиданиям Дзюбы никаких невероятных откровений из беседы с Фроловым не получилось. Оно и понятно, Денис не был ни подозреваемым, ни обвиняемым, он не пытался ничего скрыть или о чем-то солгать, он просто рассказывал то, что видел или знал.

– Но вот на что обрати внимание, – говорил Антон. – Существуют внешние проявления сосредоточенности или, наоборот, рассеянности внимания. В любом разговоре, если у человека нет цели солгать или не подставиться, наступают моменты, когда ему делается откровенно скучно, внимание рассеивается, человек отвлекается и начинает думать о своем. Это нормально. Так и должно быть. А у Фролова за все время беседы ни одного такого момента не было, он с первой до последней секунды был сосредоточен и внимателен.

– И как ты это объясняешь? Почему ему были интересны все мои вопросы? – с любопытством спросил Дзюба.

– Ты не понял, Рома, – рассмеялся Антон и сунул в рот несколько маленьких фигурных соленых крекеров. – Ему не вопросы твои были интересны, а их логика, их последовательность, их связанность друг с другом или, наоборот, резкие переходы от одного аспекта к другому.

– Почему?

– Ну, он же сам сказал, что хочет писать детективы, вот и учится, наблюдает, как опера опрос проводят, ему для будущей нетленки пригодится.

Дзюба озадаченно почесал затылок.

– То есть получается, что мы его опрашивали, а он изучал методы нашей работы?

– Вот именно. Поэтому и был внимателен и сосредоточен, не отвлекался. Мы работали – и он работал.

– То есть он нас с тобой использовал, да? – Глаза Романа недобро сузились.

– Да, – весело подтвердил Сташис. – И ничего плохого в этом нет. Мы ведь тоже его использовали, и даже дважды: и для получения информации о конфликтах, и для тренировки.

Дзюба набычился, на скулах шевельнулись желваки.

– Ненавижу, когда меня используют.

– И зря, – пожал плечами Антон. – Все люди так или иначе используют друг друга. Просто потому, что люди нужны друг другу. Нужны по самым разным причинам и соображениям. Если бы не были нужны, они бы не общались. Если бы не общались – не родился бы язык как средство общения. Раз мы все разговариваем, раз существуют с незапамятных времен самые разные языки, значит, потребность друг в друге – это норма человеческой цивилизации. Там, где потребность, – там ее удовлетворение, а где удовлетворение потребности – там уж рядом и использование. Не надо так комплексовать по этому поводу, Ромка. Нет ничего плохого или унизительного в том, чтобы быть кому-то полезным.

Дзюба смотрел на него с недоверием.

– А почему тогда считается неприличным кого-то использовать? Без конца слышу: он негодяй, он меня использовал, или она сука, она меня использовала… Само слово какое-то неприятное.

– Ромка, это все иллюзия, – вздохнул Антон. – Нормальное слово. Не парься.

Когда он закрыл дверь за Дзюбой, оказалось, что уже час ночи. Сна не было. Антон ворочался с боку на бок и перебирал в голове возможные варианты развития событий после того, как Трущёв, наконец, оформит развод и начнет готовиться к свадьбе с Элей. Все иллюзии, все обман. Он почему-то был уверен, что такое устройство его семейной жизни может длиться годами, пока дети не вырастут. Эля всегда будет чувствовать себя ответственной за Степку и Василису, оставшихся без матери по вине ее мужа, и будет счастлива хоть чем-то помочь. С чего он взял, что так будет всегда? Почему ему не приходило в голову, что Эле такая жизнь может надоесть? Что она просто устанет, в конце концов? Что она захочет иметь собственную семью и собственных детей? Что она полюбит мужчину, который не согласится с таким распорядком жизни? Ему казалось, что он хорошо знает няню, и от нее ничего подобного ожидать не придется. А выяснилось, что он совсем ее не знает. Он видел ее такой, какой ему было удобно: умной, красивой, доброй, ответственной и очень-очень виноватой. И ничего другого видеть в этой женщине не хотел.

Все оказалось иллюзией…