У него было два высших образования, ни одно из которых не было искусствоведческим, он бизнесмен до мозга костей, интересующийся в первую очередь тем, сколько «это» стоит и почему именно столько, а не меньше или больше, он вырос в семье крупного партийного функционера, который при первой же возможности в начале девяностых удачно и много украл, сколотил изрядный капитал и передал сыну, а сын, в свою очередь, этот капитал взрастил и приумножил. Одним словом, Олег Цырков олицетворял собой все то, что так не любил и не принимал потомственный ювелир Алексей Юрьевич Сотников Четвертый. Но Олег был одним из немногих, кто без всяких объяснений понимал, почему бокал Фаберже – это шедевр. И одним этим Цырков прочно завоевал расположение Сотникова. Спустя некоторое время Олег Цырков был удостоен приглашения на ювелирные посиделки, где Сотников познакомил его с Горбатовским и Курмышовым. Игра Олегу понравилась, ему было очень интересно, он активно и азартно включился, изо всех сил пытался угадать скрытый смысл, заложенный в изделия, но, поскольку ни гуманитарными, ни историческими знаниями в должном объеме не обладал, угадать ему не удалось ни разу. Он постоянно проигрывал, но никогда не расстраивался из-за этого, жадно слушал объяснения, впитывал новую информацию и радовался, как ребенок, тому, что удалось еще что-то узнать, еще что-то понять… Он не хотел быть, по его собственному выражению, тупым попкой, он стремился разбираться в том, что радовало его глаз и грело душу – в ювелирном антиквариате. Олег Цырков был коллекционером. И еще он был человеком, который совершенно, до дрожи во всем теле, до зубовного скрежета, даже, наверное, до припадка не мог терпеть чувства, что его обманули. Не переносил осознания того, что его «сделали как лоха педального». Он готов был скорее застрелиться, чем жить с этим чувством. Такое вот странное, искореженное самолюбие.

Наверное, именно поэтому он так и не женился к своим сорока двум годам. Высоченный красавец, невероятно богатый человек, он был вожделенным лакомым куском для великого множества девушек и дам, но предпочитал свободные отношения и никому из своих подруг не позволял приезжать к себе в загородный дом. Там хранилась коллекция. И посторонним, не понимающим и не ценящим красоту ювелирных изделий, путь туда был заказан. Для встреч с нужными людьми существует офис Цыркова, а также рестораны и клубы, а для встреч с женщинами отлично подходят президентские номера дорогих отелей.

Вот таким был Олег Цырков. Богатым. Независимым. Странноватым. И немного сумасшедшим, как почти все коллекционеры.

Мог он убить Лёню?

А бог его знает…

Но убивать было за что.

Сейчас конец ноября, а девять месяцев назад, в феврале, Олегу Цыркову предложили приобрести ювелирное изделие восемнадцатого века. Разумеется, Олег первым делом бросился к Сотникову, но Алексей Юрьевич в этот момент был в отъезде, на ювелирном салоне, который проводится каждый год в феврале в Мюнхене. Подлинность вещи необходимо было установить срочно, продавец торопил, и Олег обратился к Курмышову, который внимательно осмотрел изделие – это была миниатюрная табакерка – и уверенно подтвердил: вещица подлинная. Олег выложил за нее большие деньги и радовался новому приобретению, такому изящному и выразительному.

Вскоре после того как Сотников вернулся из Мюнхена, Олег пригласил его к себе в загородный дом, чтобы похвастаться новинкой коллекции. Алексею Юрьевичу хватило десяти минут, чтобы вынести свой вердикт: он знал руку этого мастера и знал, куда смотреть и что искать. Вещь была поддельной, никаких сомнений.

– Кто тебе это продал? – спросил он, убирая в футляр старинную ювелирную лупу.

– Куземцев, – растерянно ответил Цырков. – А что? Что-то не так?

– Ну, Олег! – огорченно воскликнул тогда Сотников. – Ну как так можно? Почему ты приобретаешь вещи у людей с сомнительной репутацией? Почему ты не проконсультировался?

– Но вас же не было…

– Хорошо, меня не было – сходил бы к Курмышову, он не хуже меня разбирается. С Куземцевым вообще нельзя иметь дело, у него очень плохая репутация, за ним известна пара-тройка случаев недобросовестной продажи. Даже если он сам не знал, что это подделка, а выступал только в качестве посредника, то круг его общения… В общем, далек от идеала. В этом круге крайне нечистоплотные люди. Ну как же так, Олег?

– Но… – Цырков потерял дар речи. – Но я ходил к Леониду Константиновичу, показывал табакерку.

– И?..

– Он сказал, что это подлинник.

Сотников ушам своим не поверил. Лёня не мог этого сказать! Не мог! Или у него действительно настолько упало зрение после инсульта, что он не увидел… А лупа? И даже с лупой не увидел… Все молодится, все хочет казаться здоровым и полным сил, от всех скрывает свой недуг и его последствия.

– А ты говорил ему, кто продавец?

– Да, Леонид Константинович спросил, и я сказал.

– И он не предупредил тебя, что с Куземцевым связываться опасно? Или предупредил, но ты не послушал его? И потом, ты же бизнесмен, Олег, ты должен прекрасно знать, что это значит, когда продавец торопит.

Олег молчал, бледный и злой, в глазах пылала ненависть.

– Я все понял, – процедил он сквозь зубы. – Они меня вдвоем сделали, как лоха. Леонид Константинович сговорился с Куземцевым, потребовал с него откат за то, что подтвердит подлинность изделия. Вот как все было. Ну, негодяй! Я его убью!

Сотникову стоило большого труда успокоить Олега.